– Добрый вечер, Николай Павлович, давненько вы ко мне не заглядывали. А что это за товарищ с вами, который так пристально на меня смотрит? – с неподдельным интересом спросил Прист и расплылся в широкой добродушной улыбке. – А, догадываюсь, это ваш помощник. Вы, вероятно, уже рассказал ему обо мне и о моих подвигах, и он, скорее всего, подумал, что я не соответствую тому образу, который он себе представлял. Да-да, парень, не удивляйся, я умею читать мысли не хуже какого-нибудь Месинга. Увы, наши ожидания не всегда совпадают с реальностью. Ну так или иначе я рад, что теперь еще один человек знает о моих скромных деяниях, ибо я бесстыдно тщеславен и самолюбив, но, к сожалению, специфика этих самых деяний такова, что я не могу поведать о них широким массам, по крайней мере пока. Чернов, вероятно, тебе доверяет, приятель, раз притащил сюда. Ну что ж, друг человека, которому я многим обязан, для меня желанный гость. Прошу вас, господа.
Прист проводил гостей в довольно уютную просторную гостиную, соединенную с кухней, и усадил их за белый овальный стол, а сам, достав из полки позолоченную ручную кофемолку, засыпал в нее черные ароматные кофейные зерна из небольшого бумажного пакетика, стоявшего на столе, и стал с каким-то отеческим благодушием крутить изящную ручку с деревянным набалдашником.
– Твои словесные тирады всегда были объемны. А ты, я вижу, неплохо здесь устроился! – сказал Чернов, оглядывая гостиную, пол которой был выложен бежевой плиткой, а стены покрывала дорогая итальянская штукатурка. Посередине комнаты стоял черный журнальный столик, а на стене справа, напротив массивного дивана из белой кожи, висела огромная плазменная панель.
– О, разве это тирады, если бы вы видели, как я в свое время выступал на митингах, какие речи толкал, а как проникновенно произносил каждое слово! Ветер дул мне в лицо и десятки глаз смотрели на меня с восхищением. И ведь они верили мне, как они мне верили! Воистину, я был прекрасным оратором. Помнится, я даже мечтал о создании собственной партии. Хотя, кто знает, может когда-нибудь я и вернусь к этой мысли. Правда, с некоторых пор у меня поубавилось желания лезть на рожон, особенно когда пришлось взглянуть в лицо смерти. Я, вдруг, с удивлением обнаружил, что как-то пока не готов расстаться с жизнью. Да-да, можно сколько угодно презирать костлявую, ровно до того момента, пока ее холодная рука не ухватит тебя за филейную часть. Тогда-то мы с вами и встретились, Николай Павлович. Мне не зря говорили, что вы способны решить любую проблему. И все же я не унываю. Нет, дорогие мои, не унываю, ибо неудачи лишь придают мне сил жить дальше. Любой опыт есть благо для человека мыслящего. – ответил Прист, засыпая полученный порошок в серебристый кофейник с кипящей водой. Весь этот процесс выполнялся им чрезвычайно церемониально и явно доставлял ему неподдельное удовольствие. – Но даже если бы тогда эти парни достали меня и упрятали в узилище, или недолго думая шлепнули где-нибудь