– Вот уж придумал! Ложись и спи, говорю. Думаешь, без тебя в мире умных людей нет? Я сама сейчас к нему спущусь, прихвачу чего-нибудь… Впрочем, сегодня-то и так все расстараются, – рассеянно прибавила она, поднимаясь на ноги и начиная натягивать гамак.
Карлито пытался было сопротивляться, но как-то совсем вяло: сил после случившегося у него не было совсем, да и еще сделала свое дело растворенная в подсунутой ему Эрнестой воде щепотка опия – она еще с первых дней пребывания на судне выпросила его у Халуэлла, объяснив бессонницей, действительно терзавшей ее после смерти Билла. Обманом давать мальчишке снотворное было, конечно, бесчестно, но сидеть при нем неотлучно госпожа штурман вовсе не собиралась, а оставлять одного в теперешнем состоянии – тем более. С мало–мальски существующими удобствами устроив его в своем гамаке и не без досады подумав, что на ближайшие несколько дней это совершенно точно будет его единственное спальное место, Эрнеста уже увязала в полотенце четыре толстых сухаря, мелко нарезанную солонину и небольшую фляжку с грогом, когда в дверь тихо, осторожно постучали.
– Мэм! – Генри Фокс, как всегда, красивый и вежливый, хотя и необычно растрепанный, держал в руках несколько связанным между собой одеял, скатанных в плотный рулон, и это выглядело настолько смешно и почти трогательно, что Эрнеста даже не смогла напустить на себя строгий вид:
– Это что еще такое и зачем ты ко мне его притащил?
– Я… Это для мистера Дойли. Мы там немного… поискали, у кого что было – в карцере мокро и грязно, да и вредно же спать на голых досках. Ключ я уже достал, – Генри осторожно заглянул через ее плечо в комнату и вытянул из–под рубахи какую-то баночку: – А это для Карлито. Мистер Халуэлл сказал, что очень хорошо помогает разгонять кровь и заживляет синяки и ушибы. Вам тоже не повредит, – тихо прибавил он, взглянув на Эрнесту, и она, растерявшись, лишь затем вытерла уже успевшую подсохнуть кровь из–под носа:
– Черт возьми, совсем забыла… Что, очень заметно?
– Нет–нет, нисколько! Вот, возьмите, – сдернув с себя шейный платок, Генри без колебания протянул его ей. Эрнеста, помедлив, приняла застиранную, но довольно чистую ткань, свернула ее и приложила к носу.
– Спасибо, парень. Добрая ты душа, – тихо проговорила она, возвращая платок, и решительно тряхнула головой: – Пошли.
– Как он? – спросил Генри, пока они спускались вниз по лестнице.
– Кто именно?
– Карлито. Понимаете, я… Джек мне, конечно, ничего не сказал прямо, но я знаю, что ему хотелось бы знать, что с ним. И мне самому… тоже, если честно.
– Что ему сделается? Отлежится пару дней, вот и все, – равнодушно и даже слишком сурово отрезала Эрнеста, крепко стиснув пальцами скользкие перила: – Осторожнее, здесь ступенька сломана.
– Да–да, я знаю, – в последний момент, едва не оступившись, почти вскрикнул Генри и, миновав злополучный пролет, снова негромко