– Можно я покурю сначала? – спросила она все так же тихо, но уже не столь отрывисто, как говорила до того.
– Да, конечно! – ответил Денис.
Она накинула сумочку на плечо, достала из кармана сигареты и закурила. Огонек зажигалки блеснул бликом на стекле пустой бутылки, стоявшей на краю ступеньки следующего лестничного пролета. Сердце Павла билось неимоверно. Его сосед стоял к нему почти спиной, держа в правой руке нож, поэтому его лица не было видно. Нашему бывшему студенту казалось, что он вот-вот потеряет сознание, хотя он и не знал, как это происходит, да и был, к тому же, как-то странно сосредоточен.
Девушка частично отерла размазанную помаду пальцами. Сделала одну короткую затяжку. Вторую – подлиннее. Стряхнула пепел. Все время она смотрела на своего мучителя или по крайне мере куда-то около него. Тут она вдруг улыбнулась весьма дружески, если не сказать, обольстительно, и поманила Дениса:
– Иди сюда!.. Ну… Расслабься ты со своим ножиком!
То, что произошло дальше, мелькнуло перед Павлом молниеносно, но так ярко и отчетливо, будто происходило не на полутемной лестнице богом забытого дома на Коломенской, а при самом ярком дневном свете, и будто герой наш не был черт его знает, как растерян, а наоборот, находился на пике контроля за своей концентрацией и вниманием.
Денис сделал движение навстречу его поманившей, которая, в этот момент, поднесла сигарету к губам и затянулась в третий раз. Затянулась глубоко, сама подаваясь тут же вперед, и вдруг, когда огонек сигареты был особенно ярким, рывком ткнула ее в глаз своему оппоненту. Он взревел, выронил нож, хватаясь руками за лицо, а она, оттолкнув его в сторону, бросилась вниз, хватая по пути пустую бутылку с лестницы. Эта бутылка и пришлась аккурат по голове многострадальному Павлу (он был, правда, в капюшоне), причем он не успел даже отшатнуться, а тем более – попытаться остановить девушку. Она же, не теряя времени, выбежала на улицу еще до того, как матерящийся на все лады «помощник» сам попытался спуститься, дабы что-то еще успеть спасти, а может и просто механически, не останавливая поток своих хриплых воплей.
V
Господа, вы часто думаете о пожаре Александрийской библиотеки? Я, признаться, не слишком, поскольку печаль непреодолимую вызывает у меня мысль эта. Сколько книг! Сколько книг! Сколько достижений Античности кануло в Лету и теперь все еще продолжает переизобретаться? И что сейчас? Разве люди много читают? Разве люди разбираются в сути вещей? Читают-то, может, и много, но разбираются ли? Что читают?
Не будем драматизировать: конечно, что-то в этом мире еще есть. Повествователь ваш, как вы уже, вероятно, заметили, страшный консерватор и ретроград по меркам нынешним, но даже такой черствый человек – поверьте хоть раз! – приходит в умиление, когда видит, как кто-то читает Канта, а не ленту в какой-нибудь известной социальной сети. Но наблюдать-то мы можем лишь в пространстве общественном, скажем, в транспорте. А что происходит дома по вечерам, за закрытыми дверями?