Перрина вышла, дождавшись знака от матери.
– Я безнадежна? – тихо спросила больная.
– Вовсе нет, но вам нужно серьезно лечиться, а здесь это невозможно.
– В больницу меня возьмут вместе с дочерью?
– Дочь будут пускать к вам по воскресеньям и четвергам.
– Что же она будет делать одна? Где будет жить? Нет, уж если мне суждено умереть, то пусть я умру у нее на руках.
– Во всяком случае, вам нельзя оставаться в фуре. Вас убьют ночные холода. Вы должны непременно снять комнату. Можете?
– Если на короткий срок, то можем.
– У Грен-де-Селя сдаются внаем недорогие комнаты. Но, кроме того, вам нужны лекарства, хорошая пища, уход. В больнице у вас все это было бы.
Больная отрицательно покачала головой.
– Я не могу оставить дочь.
– Ну, как хотите… Воля ваша… Девочка, можешь войти!
Перрина вошла. Доктор вырвал из записной книжки листок, быстро написал на нем карандашом несколько коротких строчек и подал девочке.
– Вот, отнеси это в аптеку. Дай матери порошок № 1 и микстуру № 2. Давай через час по ложке; хинное вино давай ей за обедом, и пусть она ест больше и все, что ей нравится; особенно ей будут полезны яйца. Вечером я заеду опять.
Доктор направился к экипажу; Перрина пошла его провожать.
– Уговори ее лечь в больницу.
– А вы разве не можете ее вылечить?
– Не в одном лечении дело: нужен еще и уход… Она совершает ошибку, отказываясь лечь в больницу; ты и без нее не пропала бы: ты молодец.
Доктор подошел к экипажу, сел в него и уехал. Перрина побежала в аптеку. На все, предписанное доктором, у нее не хватило денег, потому что флорин брать не хотели; пришлось повременить с хинным вином и ограничиться одними лекарствами. На оставшиеся деньги она купила свежие яйца и венский хлебец.
– Очень свежие яйца, – сказала она, вернувшись в фуру, – и замечательный хлебец. Покушай, мама!
– С удовольствием, дорогая.
У обеих появилась надежда, а надежда иногда творит чудеса. Больная, два дня отказывавшаяся от всякой пищи, с аппетитом съела яйцо и половину хлебца.
– Ну, что, мама? Правда, так лучше?
– Да… да… правда…
Больная успокоилась. Перрина воспользовалась этим и отправилась к Грен-де-Селю, чтобы посоветоваться с ним относительно продажи фуры. Ее, наверное, купит сам Грен-де-Сель; он ведь все покупает: мебель, платье, тряпки, музыкальные инструменты, кости, бутылки. Труднее будет продать Паликара. Во-первых, кому и где? И сколько вообще в Париже может стоить осел? А вдруг Грен-де-Сель заплатит за фуру столько, что Паликара можно будет пока не продавать и оставить в Париже, а после выписать в Марокур и поселить там в конюшнях?
Но этой надежде не суждено было сбыться. Грен-де-Сель осмотрел фуру, постучал по ней крючком, заменявшим ему ампутированную руку, и с видом презрительного сожаления предложил за нее пятнадцать франков.
– Так мало? – воскликнула Перрина.
– А что я с ней буду