Вот так я тут и застрял. А правят тут жрецы. Что за культ, я пока не разобрался. Главное – они все маги. И они признали во мне своего, и взяли к себе. Но к своим таинствам пока не подпускают. Я у них вроде прислуги стал. Но кормят хорошо. Одели во все свое. Голову мне побрили, так что ты бы и не узнал, наверное.
Ладно, кончаю. Это письмо отдаю караванщику. Первый караван должен вот-вот пойти, так я письмо это с ним и отправляю. Авось дойдет. Люди здесь хорошие, и жрецов очень уважают, так что есть надежда.
При оказии напишу еще. Жди. А то, при случае, заезжай. Буду рад.
Ну, пока. Всех благ.
Твой Брют.»
Пафнутий вздохнул. Вот и заеду, раз звал.
***
Куртифляс ехал молча. Куда девалось все его шутовство? В этой инвалидной команде он ощущал себя старшим, и груз ответственности давил ему на плечи. Беда была в том, что дорога, по которой они с таким комфортом пока передвигались, похоже, кончалась. И, похоже, они упирались в тупик. Путем опроса владельцев постоялых дворов – и тех, что состояли на службе барона, и прочих, Куртифляс сделал вывод, которым пока что не спешил поделиться с остальными. Вывод был такой – дальше дороги не было. Через хребет не перейти.
– Да-а… – расстроено размышлял Куртифляс. – Хорошенькая получается прогулка. Или переть наобум через горы, или пытаться обойти их – но в какую сторону? Направо? Налево? Причем, что туда, что сюда, дорога займет с полгода, наверное. И никто не знает этой проклятой Талды! Никому она не нужна. Но попал же туда этот Брют. Жаль, не пишет, как. Какой город был последним на его пути? А, впрочем, там все равно путь через горы, насколько я помню. Ладно, попробуем найти проводников у местных горцев. Не может такого быть, чтобы не было, пусть и каких угодно, пусть пешеходных, но, хоть каких, троп.
– Ночевать будем уже в Хамистополисе. – Сказал он едущему рядом Ратомиру.
Тот в ответ улыбнулся и кивнул. Еще один город. Хорошо!
***
В Хамистополисе резидентом был не хозяин постоялого двора. Тут им, разнообразия ради, являлся сапожник, сидящий себе в скромной дощатой будочке на одной из центральных площадей. Но дело свое он знал. Он,