Дверца распахнулась, чья-то сильная рука ухватила Ханну за локоть и рывком выдернула из кареты. Она упала на колени, сильно ударившись. Это ничего. Синяки и ссадины были обязательными атрибутами этой разыгрываемой постановки. Придется потерпеть.
Плохо было не ей одной. Кому-то было значительно хуже. Кого-то резали, и его печальный крик рвал душу. А Ханне уже связывали за спиной руки. Потом был сильный удар по голове, и она отключилась.
6
Пока что все шло отлично. Накатанный тракт, местами даже мощенный, вел их от постоялого двора к постоялому двору. И не было нужды пока что распаковывать свои дорожные принадлежности и неприкосновенные запасы пищи, взятые с собой в дорогу. Они еще пригодятся. Наверняка. А пока что…
А пока что путешествовать Ратомиру понравилось. Дорога – то стиснутая с обоих сторон деревьями, то радующая глаз открывшимся простором, дорога летящая прямо, и дорога, все время прячущая что-то за ближайшим поворотом… И, при всем однообразии, все время что-то новое.
Приноровились как-то и к Геркуланию. На ночь его оставляли возле ворот очередного постоялого двора, вынеся ему барашка или поросенка, которыми он в темноте и перекусывал, никого не пугая. Днем же Ратомир уводил его подальше, выбирая какое-нибудь укрытое от посторонних глаз местечко. Смотреть на процесс было неприятно, но Ратомир быстро привык. Он отворачивался, слыша за спиной жалобное блеянье или истошные визги. Потом жертва замолкала, зато начинал довольно урчать Геркуланий.
В процессе первого кормления, еще там, в Миранде, Геркуланий так уделал кровью свой костюм, что пришлось его переодевать. Теперь, перед тем, как отдать ему его обед, завтрак или ужин, Ратомир надевал на него добротный кожаный мясницкий фартук, взятый у хозяина того, первого, постоялого двора. Теперь достаточно было вымыть Геркуланию лицо и снять с него этот окровавленный фартук, и он снова превращался во вполне благопристойного джентльмена, выехавшего на конную прогулку.
***
Принципия, естественно, не участвовала в этих сеансах кормления Геркулания. Но и того, что она видела изо дня в день, было достаточно, чтобы постепенно перестать отождествлять вот это дурно пахнущее существо, тупо и бессмысленно улыбающееся после кормежки, и тупо-злобно-мрачное через несколько часов после… Чтобы это существо перестало восприниматься как Геркуланий, хоть оно и отзывалось на это имя.
Тот Геркуланий, которого она любила, с которым было так хорошо и интересно, который целовал ее там, в салоне де Селявиль, и вкус губ которого она до сих пор помнила – умер. Все-таки умер. Чтобы там ни говорили все остальные, чтобы там ни думал этот злосчастный маг. Нет, не сумел он воскресить Геркулания. Да и вряд ли это вообще возможно.
И постепенно боль утраты уменьшалась, и, возможно, этот процесс шел бы быстрее, если бы перед глазами не маячил этот… это… это чучело Геркулания, даже и не пытающееся притворяться,