– Так-то лучше, – удовлетворенно заметил практик Секутор. – Раздобуду-ка я себе чего-нибудь выпить.
– Бери покрепче. Только не забудь нас догнать. Работы завтра невпроворот.
Секутор кивнул, вдоль узкого лица качнулись жидкие пряди волос.
– Служение – смысл моей жизни!
«Уж не знаю, что составляет смысл твоей жизни, но едва ли служение», – мысленно ответил ему Глокта.
Немелодично насвистывая, Секутор с грохотом, вразвалочку спустился по трапу на причал и вскоре исчез в глубине улочек среди пыльных коричневых зданий.
Глокта обеспокоенно оглядел узкую доску, ухватил покрепче рукоять трости и облизал беззубые десны – настроился на спуск.
«Вот оно, истинно самоотверженное геройство…»
Он мешкал.
«Не лучше ли съехать на животе? Риск утонуть меньше, но… как-то не по чину. Внушающий благоговейный ужас наставник инквизиции вползает на брюхе в свои новые владения. Ха!»
– Помочь?
Практик Витари, небрежно привалившись к поручням, наблюдала за страданиями Глокты; ее рыжие волосы торчали над головой, словно колючки чертополоха. Похоже, она всю дорогу неподвижно, точно ящерица, нежилась на солнце у мотка канатов, наслаждаясь невыносимым пеклом в той же мере, в какой Глокта от него мучился. Ее лицо скрывала черная маска практика, но он почти не сомневался, что женщина улыбается.
«Наверное, уже сочиняет отчет архилектору: «Большую часть пути калека блевал в каюте. По прибытии в Дагоску пришлось снести его на берег вместе с тюками. С первых же минут он стал посмешищем для всего города…»
– Разумеется, нет! – отрезал Глокта и, хромая, решительно двинулся к трапу, как будто рисковать жизнью – дело для него обыденное.
Стоило правой ноге коснуться сходней, как они нехорошо затряслись. До чего же далеко плещутся о скользкие камни серо-зеленые волны…
«Тело, плавающее возле доков…»
Тем не менее ему удалось благополучно прошаркать по доске, волоча за собой безжизненную ногу, и когда он сошел на твердые пыльные камни причала, то испытал дурацкий прилив гордости.
«Даже смешно! Можно подумать, я не три шага одолел, а разгромил гурков и спас город».
А неприятности не кончались: Глокта так привык к морской качке, что теперь у него кружилась голова и скручивало желудок от неподвижности суши; тошноту усиливал исходящий от раскаленных солнцем доков солоноватый запах гнили. Глокта сглотнул скопившуюся во рту горькую слюну и, закрыв глаза, обратил лицо к безоблачному небу.
«Черт, вот так пекло!»
Он и забыл, какая на Юге жара.
«Поздняя осень, а солнце палит по-летнему».
Под длинным черным пальто с него уже сошло семь потов.
«Может,