В начале пути ростопчинские скакуны показывали злой нрав, но вскоре примирились с седоками и послушно несли нас вперед. Косынкин великолепно держался в седле, мы быстро перешли «на ты», разговорились, и время летело незаметно.
Выяснилось, что помимо патриотического желания бить французов, у Вячеслава имелась и сугубо личная причина для поездки: он рассчитывал застать в Москве некую Анастасию Кирилловну Мохову.
– Она просто чудо! Чудо! – повторял он вдохновенно. – Сам увидишь! Непременно увидишь! Она приехала из Смоленска, со своим старшим братом…
Тут отчего-то он замолчал, словно воспоминание о ее брате несколько омрачало настроение.
– Ты с таким восторгом о ней говоришь, – сказал я, поймав себя на том, что завидую Косынкину.
Я питал самые нежные чувства к своей Жаклин, но в них уже не было той свежести, которая заставляла трепетать от одной только мысли о предстоящем свидании.
– Обвенчаться нужно до того, как я отправлюсь в армию, – рассуждал Косынкин. – Мы все время откладывали, то одно, то другое, а время идет, ей уже тридцать шесть лет.
И я вспомнил показавшуюся мне странной фразу, сказанную им при нашем знакомстве. Вячеслав тогда говорил, что непременно отправится в армию, когда французы отступят за пределы Российской империи. Теперь странности этой нашлось объяснение: Косынкин хотел жениться прежде, чем браться тянуть военную лямку.
– Обвенчаетесь, а к тому времени Наполеона как раз и выгоним, – сказал я.
– Вот-вот, а тогда-то и пройдемся по загранице, трофеев соберем, – ответил надворный советник.
– Трофеев? – удивился я.
– А как же? Как кому, а мне, может, судьба и не выкинет другого случая хозяйство поправить, – с обескураживающей непосредственностью пояснил Косынкин.
Я ничего не сказал, мысленно пожурив себя, что чересчур скоро позволил надворному советнику быть со мною накоротке. Разговор сам собою иссяк.
День быстро сходил на нет, верховая езда утомила нещадно, ноги болели, и я поневоле задумался о том, что погорячился, нужно было ехать в коляске.
– Еще не жалеешь, что напросился со мною? – спросил я.
– Ничего-ничего, – он через силу придал голосу бодрости. – Время пройдет, и о мозолях не вспомнишь! А вот шпиона поймаем, так еще и дети гордиться будут!
Поздней ночью мы добрались до Чудова и решили передохнуть. Нашли почтовую избу, препоручили заботу о лошадях почтовому комиссару и, условившись положить на сон четыре часа, свалились на скамьи. Я думал, что мгновенно усну, но ноги разнылись и, кажется, половину отведенного на отдых времени, я мучился бессонницей. Но едва рассвело, мы поднялись, я чувствовал себя на удивление бодрым. Мы немедленно отправились дальше, чтобы в нежаркие утренние часы проделать как можно больший путь.
После давешнего пекла мы бы порадовались легкому дождику. Но солнце поднялось над лесом, и воздух загудел от жары. Ошалевшие