– А где профессор?
– А застрелил его Ленин из револьверта, – ответила горничная.
На самом деле Ленин застрелил профессора не из револьвера, а из маузера, он предпочитал его за точность и надежность боя, но горничная по несообразительности не отличала револьвер от маузера, потому что когда по вечерам приходили матросы, она из женской скромности не ложилась с ними в постель сразу, а вроде как для вида отказывалась и говорила: «Нет, нет, что вы, что вы. Я совсем не из тех барышень, чтобы вот так по своей охоте», и матросы доставали револьверы и маузеры, размахивали ими перед ней, поэтому все эти ужасные железки казались ей на одно лицо.
– Не может быть! – воскликнул ошарашенный студент-практикант.
Ошарашенный – это значит потрясенный до такой степени, что глазные яблоки выкатываются и, подобно шарам, готовы выпасть из глазниц.
– Что же тут такого удивительного, – простодушно сказала горничная, – вон он лежит в саду под кустом жасмина.
Студент-практикант бросился в сад. Видит, действительно, не соврала горничная, лежит его профессор под кустом жасмина с простреленной грудью. Студент очень любил своего профессора, сел рядом с ним на землю и заплакал. А запах от белых цветков жасмина такой, просто одуряющий, хоть ты сиди здесь всю жизнь, словно в наркотическом опьянении.
Но студент нашел в себе силы, поднялся, разыскал Ленина и спросил его, за что тот убил профессора. А Ленин отвечает, мол, убить убил, а за что не помню. Стал этаким фертиком, руки в боки, лысую голову набок, глаза прищурил, как какой-нибудь китайский болванчик, и говорит:
– Всех, батенька, не упомнить, мало ли какой мог быть случай, скорее всего за дело, профессор ваш большим умником прикидывался, а вполне возможно, мне просто померещилось, вот и стрельнул для острастки, просто проверить механизм, а то он у меня начал давать осечку, но тут сработал как часы.
Студент понял, что никакого толку ему не добиться и в горести ушел домой, сел на табурет и задумался: «Что ж это за жизнь такая, если профессоров убивают ни за что ни про что? Такой умный профессор был, даром что немец. Не какой-нибудь пьяный сапожник или булочник при «васиздасе». И в науках преуспел, и человек хороший, внимательный и отзывчивый. И ежели так с профессором возможно поступить, так что уж с каким-нибудь студентом, вроде меня?»
А Ленин тем временем тоже стал размышлять, профессора, мол, укокошил, может и зря, но одним профессором больше, одним меньше, не велика беда. А вот студентика его – упустил, а ведь его тоже запросто шлепнуть и положить под куст цветущего жасмина – пусть бы рядышком и лежали. От таких мыслей Ленин огорчился и вызвал по телефону Дзержинского[16] и строго-настрого приказал ему записать студента