– Ну, вот, придется сдавать в химчистку… – Он переводил дыхание от быстрого бега. – А химчистки тут не очень… Ну да ладно… – Хасим вытащил из кармана свой неизменный белый платок и вытер испарину, выступившую на лбу.
– Хасим, кто это был?
– Я не знаю, Леон, – устало произнес он.
Внезапно до меня начало доходить, что Хасим позвал меня для разговора вовсе не о последнем Османе, а о чем-то совершенно другом…
– Он что, следил за тобой?
– Вроде того… – проговорил он каким-то совершенно не своим голосом. – Они преследуют меня уже черт знает сколько времени…
– Но… в чем причина? Ты что, важная шишка?
– Видимо, важная, – ухмыляясь, сказал Хасим. – Об этом-то я как раз и хотел с тобой поговорить, но вначале надо было устранить свидетеля, – сказал он, кивая в сторону выхода. – Пойдем-ка выкурим по кальяну, аркадаш!
С этими словами он быстро направился к выходу с кладбища, стараясь не наткнуться в темноте на очередную кошку.
Я решительно ничего не понимал в происходящем. А по мере нашего приближения к матерчатому пологу, служившему кальянной дверью, меня начал обволакивать пряный запах яблочного чая с примесью какого-то, вероятно, секретного компонента жидкости для курения. О, этот запах! Особенный, тонкий, пряный и сладковатый! Будто бы веками мастера дистиллировали этот аромат из сотен и тысяч запахов специй, обитающих на египетском базаре, из двадцати видов кардамона, корицы, мускатного ореха, перца и шафрана, выбирая тот единственный, который почти сводит с ума, заманивая зайти внутрь. Этот пряный аромат, как ненавязчивый официант-зазывала, берет тебя за рукав и тянет туда, в отсвет тусклых ламп, к старым жестким диванам, обтянутым пестрыми коврами. Зайти в тепло с промозглого ветра, тайком подслушать, о чем, перебивая друг друга, говорят мужчины за столиками, потягивая кофе и кружащий голову дымок наргиле, сесть неподалеку от них в углу, будто бы становясь их частью, одним с ними целым… И вдруг совершенно внезапно обнаружить, что ты совершенно спятил, потому что вся эта восточная культура, пять минут назад казавшаяся тебе чужой, принимает тебя внутрь с распростертыми объятиями. Будто бы и ты, и твои предки вот так же всю жизнь сидели по вечерам на кладбище и курили кальян со сладковато-пряным запахом. И он кого угодно из врага превращал в друга, заставляя забывать все на свете ради приятной, уютной и неспешной мужской беседы…
Хасим вошел внутрь и сразу начал оглядываться по сторонам. Видимо, убедившись, что ему больше ничего не угрожает, он жестом пригласил меня следовать за ним вглубь кафе, где на традиционном матерчатом диване лежал, поджав лапы, черный кот, медленно закрывающий свои зеленые глаза и погружающийся в свою кошачью нирвану.
Мы уселись за столик, и кот, разбуженный нашим не слишком вежливым шумом, недовольно встал, потянулся, выгнув спину дугой, и скользнул через окно в кладбищенскую темноту. Хасим подозвал официанта и заказал