Правда, самых рьяных и ханжей всё равно настораживал тот факт, что невеста Божия Фелицата продолжала носить бюстгальтер. Ни в одном из монастырей предписаний по поводу нижнего белья не было – трусы, носки, футболки, майки и колготки покупались и выдавались по мере необходимости, и бюстгальтеры, тем, кто нуждался, в том числе. Некоторые женщины, попав в монастырь, охотно избавлялись от всего мирского, особенно от лямки нижнего белья (в верхней его части). Поддерживать красоту тела они уже не видели необходимости – и делали это даже с наслаждением. Что они думали и чувствовали, наблюдая, как растягивается и оттягивается кожа или, наоборот, и без искусственной поддержки бюст остаётся каким и был, – у каждой нужно спросить отдельно. Но лучше не спрашивать.
Так вот, мать Фелицата носила – хотя, казалось бы, уж она точно не рассчитывала просто пересидеть в монастыре какое-то время, а потом вернуться в люди, где тело ещё может пригодиться, уж такая трудяга и скромница, а поди ж ты! Тело её вообще вызывало интерес – как невольно притягивает внимание, за которое самому глядящему неловко, тело любого инвалида. Как она стоит без пальцев? Скольких не хватает? Там, где были бани (а были они везде, кроме предпоследней обители, где мать Фелицата имела отдельную келью с душем), лишённые мирских страстей сестры бросали любопытные взгляды. В поле зрения попадали и вещи. И если наличие полного комплекта белья у молоденькой сестры казалось естественным непережитым пережитком, а парашютные бюстгальтеры какой-нибудь матери-огородницы возрастом за семьдесят и весом за сто чем-то естественным – поди-ка, удержи! – то средний возраст и средних размеров бюст женщины-инвалида вызывали непонимание.
Никто не решался спросить саму мать Фелицату. А если бы спросил, то разочаровался. Мать Фелицата ответила бы так: есть орган, на котором нужно носить определённую одежду, она и носит. Не будет органа – не станет. Наверное, с потерей чего-то своего человек становится подробнее к тому, что осталось, так что надевание привычных вещей было для неё стабилизирующей церемонией. Носки на ногах (орган есть, хоть и не весь!), варежки на руках, трусы на чреслах, бюстгальтер на бюсте. Никакой интриги никогда в её жизни не существовало. Мать Фелицата не умела её создавать. Наверное, она была прямая, как рельса. Наверное, пресная – так считали мужчины её молодости. И то – наверное, считали. Внятных контактов у неё с мужчинами не было.
До сих пор мать Фелицата не умела пересказать ни одного сюжета. Её многочисленные учители поверить не могли, что взрослый вменяемый человек не в состоянии изложить только что прочитанное житие, так постыдно кощунствовать при пересказе событий Страстной недели… Мать Фелицата чего-то не ухватывала, истории скользили по её сознанию – и всё. При этом оценки она давала верные, прекрасно чувствовала смысл, закономерность явлений и причинно-следственные связи. И наизусть запоминала большие тексты. Сама мать Фелицата эту свою