Баба-яга всея Руси. Елена Нестерина

паспорту) было уже преизрядно лет и с каждым годом их становилось всё преизряднее, активно шли перестройка и сексуальная революция – то есть ради ребёнка «для себя» вполне можно было найти компромиссный вариант и позволить себе секс не только без последующих встреч и обязательств, но и в обуви. Но Марине по тогдашним меркам было так много лет, а живущие в голове страхи и стереотипы так сильны, что к свободе и компромиссу она уже была не готова. Потеряв надежду на любовь и семью, она решила, что найдёт себя в вере, которой раньше у неё тоже не было, – и, оставив дома благополучно замужнюю сестру, собрала сумку и уехала в монастырь. Туда – по слуху, который Марина случайно уловила, проходя мимо притягательно открытых дверей храма, – приглашали насельниц. Электричка привезла её в дальнее Подмосковье, тропинка привела к разваленным столбам без ворот – и Марина, привыкшая спокойно и много работать, стала послушницей. Разгребала мусор, носила камни и кирпичи, мешала раствор, обивала вагонкой стены келий, кухни, кладовой, трапезной, чистила снег и многое другое.

      Матушка Филиппия – самая первая игуменья в жизни матери Фелицаты – сначала постригала самых работящих. Меньше полугода Марина провела в послушницах, а затем, благословлённая архиереем, надела на подрясник рясу, обмотала руку чётками, сменила платок на апостольник и скуфейку, Марину на Фелицату. И ей было легко. Чем больше работала и уставала, чем активнее постилась, тем приятнее и правильнее ей казалась жизнь. Мать Фелицата ни на что не надеялась и ничего не ждала. Она утрачивала чувство себя – но это не унижало её, не обесценивало. Она сливалась с потоком монастырской жизни, теплом благодати, которое всё крепче окутывало её во время служб, проживала зимние, весенние, летние и осенние изменения природы как свои собственные. Из года в год. Не отмечая больше свои дни рождения, она праздновала рождение Бога, Его семьи и последователей, а также важные события Его жизни и даты подвигов в Его честь. Таких праздничных дат было много – каждый день по несколько, и обо всём нужно было упомянуть во время службы и молитв, а ещё лучше – прочувствовать и сделать частью себя.

      Много лет мать Фелицата жила удивлённой таким положением дел. Сначала она искренне, но со спокойной душой ничего не понимала. Церковный язык она никак не могла выучить, и только общая доброжелательность, которую мать Фелицата не утеряла, дожив до скорбных лет старой девы, которой, наверное, надо было бы быть недовольной и злобной, не давала ей возможности сходить с ума и биться головой о молитвослов, Правило и Четьи минеи. Перекрученные буквы, местами ужатые слова с титлами из разряда «поди отгадай», фразы с непонятным смыслом, сливающиеся во время службы и призывающие голову лопнуть… Чтобы это хоть как-то освоить и сделать убедительной частью своей жизни, мать Фелицата потратила годы. Но научилась петь и молиться, повторяя слова по книжкам, – и отправление обрядов становилось для неё всё большей и большей радостью.

      Слово же Божие, сущность христианства и остальная премудрость коснулись её сознания лишь краем, и что она понимала, что осознавала,