Белла что-то шепнула мужу на ухо, и Нагибин вдруг совершенно серьезно начал каяться. Да, он ошибся, злоупотребил грузинским гостеприимством, и во искупление греха готов немедленно усыновить Элиз бара. Тут мы уж чуть не попадали со скамеек.
Утром я спросил у Нагибина: «С чего это ты решил усыновить человека, годного тебе в отцы?»
– Элиз бар в тот момент показался мне таким маленьким, – засмеялся Юра.
В одном из эссе Белла Ахмадулина так описала наш кахетинский пир:
«Однажды осенью в Кахетии мы сбились с дороги и спросили у старого крестьянина, куда идти. Он показал на свой дом и строго сказал: «Сюда». Мы вошли во двор, где уже сушилась чурчхела, а на ветках айвы куры вскрикивали во сне. Здесь же, под темным небом, хозяйка и ее две дочери ловко накрыли стол. Сбор винограда только начинался, но квеври – остроконечные, зарытые в землю кувшины – уже были полны юного, еще не перебродившего вина, которое пьется легко, а хмелит тяжело…»
И еще упоминание о нем в статье о Г. Табидзе.
«… Так я поверила вам, старый кахетинский крестьянин, чьи руки можно читать, как книгу о щедрой земле, о долгом труде. Спасибо вам, что вы позвали нас в дом только за ту заслугу, что мы были путники, бредшие мимо, что луна вставала над виноградником, что стихи Галактиона, сложные для некоторых специально ученых людей, для вас были вовсе просты…»
Вечерело, когда мы, тепло попрощавшись с хозяевами, поехали дальше.
Наконец мы набрели на какой-то постоялый двор. Элизбар бодро, то и дело подтягивая по странной привычке штаны, направился к администратору. И вскоре вышел довольный собой и переговорами. «Порядок, – сказал он, мужчины обеспечены ночлегом». К. Л. угрожающе надвинулся на него: «А женщины?!» Элизбар пожал плечами. Забыл что ли о них. Тогда К. Л. и я пошли к администратору. В коридоре гостиницы мы услышали вопль: «Что я вам, белый медведь?» Оказывается, незадачливый путник полез под душ, не поинтересовавшись заранее, есть ли горячая вода в этой забытой богом ночлежке. У К. Л. отпала всякая охота разговаривать с администратором, и мы поехали в сторону Цинандали.
Не помню, как мы очутились в доме председателя колхоза. Он был лично знаком с К. Л. и принял гостей с царскими почестями.
Кахетинцы – народ хлебосольный и немногословный. Поэтому я немного сдрейфил, когда хозяин дома, а значит и тамада, назначил меня своим помощником и виночерпием. Говорил он просто, коротко. Я должен был «развивать его идеи» и следить за тем, чтобы у всех стаканы были наполнены до краев.
Тост за К. Л. я оформил таким рассказом:
– Как-то мы с товарищем бродили по Кахетии, просто хотелось развеяться, отстраниться от дел, найти в езде забвение. Проезжая мимо неуклюжего особняка, мы вспомнили, что в нем живет брат нашего друга, грузинского