Через всю почти стометровую ширину цеха на светло-серой железобетонной стене по самому ее верху огромными черными буквами был начертан какой-то лозунг. Вчера его не было, точно, Егоров был вчера на заводе и не заметить его не смог бы. Но почему вдруг черными буквами, подумал он про себя.
А Алексей, у которого зрение было получше, напрягаясь, читал по складам: – НАМ ХОТЬ БРЕВ-НА КА-ТАТЬ, ЛИШЬ БЫ ЛЕ-ЖА.
– Вот это да! – Изумился Егоров, – поехали! -
Представлю моего героя.
Егоров Георгий Валентинович, сорок два года, управляющий строительным трестом. Он был обычный чиновник, принадлежавший к третьей, низшей, категории советского чиновничества, точнее к третьему его сорту. К этому сорту относились так называемые "хозяйственные руководители", то есть руководители промышленных предприятий, строительных организаций, совхозов и колхозов. Выше них стояли "советские руководители", то есть руководители "советов депутатов трудящихся", номинальных и в действительности совершенно безвластных органов власти, это был второй сорт. А вот высшим сортом были руководители партийные. В действительности только они одни и обладали реальным правом руководить всем, а, следовательно, строго говоря, только они и были настоящими руководителями.
Таких как Егоров были многие тысячи. Подбирались они по единым для всех отраслей "народного хозяйства" требованиям, до мелочей отшлифованных в кадровых службах партийных комитетов, что делало всех советских руководителей совершенно похожими друг на друга и в образе мышления, и в манере поведения, и даже во внешнем облике.
Впрочем, "образе мышления" это слишком. Одним из главнейших требований было как раз не иметь вообще никакого "образа мышления", а уж самостоятельного – ни в коем случае. Нужно было уметь безоговорочно и без промедления выполнять решения Партии. Или, по крайней мере, делать убедительный вид, что стараешься изо всех сил. Так что в нашем случае уместнее вместо выражения "образ мышления" употреблять "образ подчинения".
Нельзя сказать, что Егоров соответствовал этим требованиям вполне. Не очень, конечно, часто, но он всё же позволял себе иметь собственное мнение, и это, бывало, настораживало партийные органы. Но кто-кто, а они-то точно знали, что в стерильной обстановке советского общества эта болезнь не может стать заразной, и поэтому со снисходительностью неизмеримо более сильного прощали ему некоторое свободомыслие до поры, сочтя это формой безвредного чудачества. В остальном же он был как все.
Подъехав, Егоров вышел из машины и поднял голову. "Лозунг" был выполнен ничем не смываемой смесью битума с бензином, аккуратно и грамотно. Не были забыта даже запятая и мягкий знак в слове "лишь". Сделали это, конечно, рабочие – "химики", как их тогда называли.
Само это выражение "химики" появилось ещё в начале шестидесятых, когда Партия на одном из своих пленумов ЦК приняла очередное и, конечно же, особой важности постановление об ускоренном развитии, на этот раз, химической промышленности. А это означало, что нужно было строить сотни новых предприятий. Но кем, вот был вопрос. В стране уже стояли скелетами десятки тысяч промышленных предприятий, начатых ещё в прошлых пятилетках по таким же партийным решениям, но так и не законченных из-за дефицита рабочих и материалов. Но Партия уже накопила бесценный опыт и ответ на вопрос знала. Конечно же, заключенными.
Судам, которые как и всё в стране были собственностью партии, было предписано всех вновь пойманных преступников не сажать в лагеря и тюрьмы, а наказывать "условно", принудительной работой на стройках "народного хозяйства", развернувшихся по всей стране по постановлению пленума ЦК. Суды стали осуждать на труд.
Но таких людей не хватало, строек затеяли слишком много. Тогда судам было велено ещё и "условно" досрочно освобождать из лагерей и тюрем ранее осужденных преступников, но за не отбытые сроки донаказывать их трудом, направляя на те же стройки.
Официально эти две по сути очень схожие категории работников назывались внушительно и для посторонних не сразу понятно – "спецконтингент", а в обиходе просто "химики".
В результате на одной и той же стройке, плечом к плечу, одну и ту же мирную работу выполнял и добрый семейный человек, и насильник несовершеннолетних, для которого эта работа была избрана наказанием.
Конечно, в официальных документах была сделана оговорка, что "условное" осуждение и освобождение не относится к лицам, совершившим тяжкие преступления, но эта оговорка действовала очень избирательно, и, когда органам внутренних дел предстояло отчитаться перед органом партийным за количество людей, направленных в "народное хозяйство", на "химию" посылали всех без разбора, включая насильников, грабителей и убийц. Но, независимо от того, что натворил человек в прежней своей жизни, или от того, до или после отсидки он направлялся на "химию", у всех было одно общее, работать не хотел никто, нигде и никогда. И не работал.
Человеку со стороны лозунг, украсивший стену завода, мог показаться простым хулиганством. Егоров же знал, что это не