– Любопытный пройдоха! – вынужден был констатировать почтальон. – Надо бы пообщаться.
– Зачем!? – с наигранным удивлением вскинул брови Назаровский, отставляя опорожненный фужер, тут же продолжил с равнодушной интонацией: – Впрочем, как хочешь. Я-то ведь по долгу службы, а ты…
Иваном двигало непреодолимое любопытство. Интересно знать, как формируются мерзавцы типа Пендюхина. Есть простая библейская заповедь: не делай другим того, чего не хочешь себе. А в рассказанной психиатром истории полное игнорирование чужой боли, даже есть тихое удовлетворение. Или садистское наслаждение?
– А эта… как ее… Лена Андреева… Видел ее с Пендюхиным. За руку ее тащил.
– Лена? – Назаровский поморщился. – Там лес темный. Чего хочет Боря, ежу понятно, а вот Лена… Несчастная женщина, не повезло ей с мужем; и сын не жалует мать – любопытные у них отношения. Со стороны глянешь, так он ее за мать не считает, по всякому поводу критикует – жить мешает, компрометирует… Парень создает вокруг себя ореол – образ, скорее всего, строгого сына. По отношению к матери неоправданный максимализм. Вот если бы нашелся порядочный мужичок и пригрел бы ее. Ну, я к примеру… Все бы у нее получилось. Не может она без мужчины, а Костя взял на себя не свойственную для сына функцию.
– Что же, бывают люди слабовольные, им необходима опора.
– Ошибаешься, братец. Все не так просто, иначе я бы ею профессионально занялся и, поверь, направленной тренировкой мог бы достичь успеха. А в данном случае, гляди, ярко выраженная патология – я имею ввиду патологическое нарушение психической регуляции действий. Есть в психологии, как науке, такое понятие – абулия, когда человек все понимает, но не способен принять решение и произвести нужное действие без побуждений.
– Виктор Васильевич, что-то не пойму. Вы ее рекламируете, или меня убеждаете?
– Себя оправдываю! – с напрягом выдохнул Назаровский.
Беседы с психиатром не прошли даром: Быстров стремился к общению с Пендюхиным, в разговорах с людьми не скрывал симпатии к Лене Андреевой, иногда предлагал ей бесплатные газеты. Она, в свою очередь, часто провожала его долгим внимательным взглядом и, ввиду какого-то праздника, заняла небольшую сумму денег. Он трусцой пересекал заснеженный двор Евдокии, которая не вовремя занемогла, и ветер накрутил сказочные холмы. Ноги вязли в сугробах, уже и радости мало, в это время и возникла Лена. Движением руки остановила, улыбнулась, показывая очень даже не зубастый рот. И была в ней детская незащищенность. Иван заглянул в распахнутые глаза, а там ранимая душа. Тоскливо ему стало. Тогда разговорились и с тех пор стали чаще общаться. И Пендюхин проникся к нему вдруг непонятной симпатией.
– Она