кобылку бурую запречь
и столько свеч за кружкой сжечь
с Ариной Родионовной,
как с незабытой Родиной,
которая у нас одна
и нечто больше, чем страна:
страдалица,
провидица,
и только Пушкин да она —
вот все мое правительство.
Сталинское счастье
«Нет,
сталинское время
мы не дадим принизить!»
А я не принижаю
тогдашних огурцов.
Как были они сладки —
во рту моем да Изи, —
как манго с ананасом
голодных огольцов.
На стадионе «Сталинец»
сидел я,
верный ленинец,
вовсю счастливо хлопал
Пономарю,
Бобру,
а рядом в забегаловках
счастливо пиво пенилось,
и костыли счастливо стучали по двору.
Играли с нами в пряталки
расстрелянные дедушки.
О Волго-Доне пели мы,
о лесополосе,
и пионервожатые,
испуганно зажатые,
о том вели беседушки,
как счастливы мы все.
Нет, жили мы не бросово
под нежный хрип Утесова.
Я больше был, чем в Партию,
влюблен в Шульженко Клавдию.
А в цирке был загадочен,
как «и.о.»
бессмертного вождя,
великий Кио.
Как я могу принизить
удары Васи Карцева,
шипенье газированной,
дарованной воды?
Спасибо дяде Сталину!
Жаль, не успел покаяться
за крошечные счастьица
среди большой беды.
Мелодия Лары
Я на площади Ютика в Талсе
стою, как щелкунчик,
который сбежал из балета,
посреди оклахомских степей,
посреди раскаленного лета.
Здесь привыкли ко мне,
и мой красный мундир деревянный
тем хорош, что на красном невидима кровь,
а