и мост, и силуэт креста,
и мокрое мерцанье сбруи,
и всплески белые хвоста.
Еще недавно в чьем-то доме,
куда под праздник занесло,
я мандариновые дольки
глотал непризнанно и зло.
Все оставляло злым, голодным —
хозяйка пышная в песце
и споры о романе модном
и о приехавшем певце.
А нынче поле с мокрой рожью,
дорога, дед в дождевике,
и тяжелы сырые вожжи
в его медлительной руке.
Ему б в тепло – и дела мало,
ему бы водки да пивца!
Не знает этого романа,
не слышал этого певца.
Промокла кляча. Одурела.
Тоскливо хлопают следы.
Зевает возчик… Надоело
дождь вытряхать из бороды.
«Гражданственность – талант нелегкий…»
Гражданственность – талант нелегкий.
Давайте делаться умней.
Зачем тащить, как на веревке,
надменно фыркающих – к ней?
Она совсем не понуканье,
а добровольная война.
Она – большое пониманье,
и доблесть высшая она.
Ее бойцы не продаются.
Не очернят ее основ
задор поддельных правдолюбцев,
напор неумных крикунов.
Пускай в игре своей несложной
то славят громко, то клянут, —
они гражданственностью ложной
от подлинной не оттолкнут.
Стихи по заказу
Я не могу – пускай уволят
меня от мелкой злобы дня,
но как, однако же, уводят,
меня уводят от меня.
Ни в воскресенье, ни в субботу
покою дать мне не хотят.
За собственную несвободу
моею несвободой мстят.
Звонят рассчитанно и нагло,
и закупают на корню,
и говорят, что это надо,
но если надо, то кому?..
«Ты плачешь, бедная, ты плачешь…»
Ты плачешь, бедная, ты плачешь,
и плачешь, верно, оттого,
что ничего собой не значишь
и что не любишь никого.
Когда целую твою руку
и говорю о пустяках,
какую чувствую я муку
во влажных теплых перстеньках!
На картах весело гадаешь,
дразня, сережками бренчишь,
но всей собою ты рыдаешь,
но всей собою ты кричишь.
И прорвались твои рыданья,
и я увидел в первый раз
незащищенное страданье
твоих невыдержавших глаз.
Шура
У тебя поседели волосы,
Шура.
Ты устала от водки,
устала от шума.
Потускнели глаза,
маникюр облупился,
и твой старый знакомый
размяк