Более всего в этом смысле меня заинтересовал Эрмитаж. Как место, куда проще всего попасть. Вторым по досягаемости была ротонда на Гороховой, здесь, во всяком случае, можно было избежать наплыва туристов. И наконец, самое запутанное, видимо не понятое до конца отцом место в районе Новой Голландии. Красный карандаш соединял неровным треугольником дворец Цесаревича, ДК «Маяк» и дом по другую сторону канала, слева от дворца (помеченный, как указывалось в тексте, масонским знаком). Но нужно ли входить в один из указанных домов или стоять где-нибудь в пределах треугольника, было непонятно.
К тому же можно было оказаться в правильном месте, и при этом не будут совпадать положение планет, мой собственный настрой или еще что-то в этом же духе.
Я твердо решил заняться историей и искусствоведением. Заявив однажды об этом дома – получил полное одобрение. Теперь я вхожу в одну подростковую краеведческую, а летом и археологическую группу. Которая сотрудничает с несколькими музеями России и Прибалтики, куда мы теперь переехали.
Только однажды я рассказал всю правду маме. Мне казалось, что это могло бы поддержать ее, но… Раньше я думал, что стоит только найти вход, и немедленно увижу голубоватые, хрустальные горы, искрящийся снег, сестру. Драконы понесут нас к одному из Храмов… Теперь я знаю, что таких миров многие тысячи и один из них может отличаться от другого камушком или травинкой. Поэтому шанс попасть куда мне надо чертовски мал. Однажды, когда я в очередной раз попытался сбежать из дома, мама тяжело заболела, и мне пришлось при всех соврать, что никакой Джулии не существует. Я боялся, что мама умрет. И поэтому повторял слова отречения снова и снова. А произнесенные звуки падали липкими цементными лепешками, закрывая зеркала, залепляя замочные скважины. Они падали, погребая под собой надежды и мечты.
Вряд ли сестра захочет знаться со мною после всего этого. Но, боже мой, как тяжело оставаться здесь, зная о существовании Элатаса.
Герман готовится на следующий год пойти в школу.
Непрерывно думая о Джулии, я предложил отчиму сменить мне имя. Здесь в Прибалтике Кирилл звучит несколько искусственно. И он почему-то с радостью согласился. Я назвал себя Карлес.
Я люблю одну Джулию.
Мама сказала, что в древности людям полагалось иметь два имени, одно для всех и одно истинное. Когда ребенок заболевал, родители давали ему другое внешнее имя. Говоря вслух о том, что их сын умер, а это уже другой мальчик. Болезнь забирала себе старое имя, а ребенок оставался жить. Эдик спросил, будет ли Карлес в отличие от Кирилла улыбаться и играть в футбол. Я согласился улыбнуться, но от футбола отказался наотрез.
2. Проникновение
Тишина звенит. Ночь перед отъездом в лагерь юных краеведов. Я лежу с открытыми глазами, наблюдаю игру теней, блеск зеркала завораживает, в его таинственном свечении угадываются силуэты башен с развевающимися на ветру знаменами, плывут облака. На тяжелом, каменном балконе я различаю силуэт девушки с длинными волосами, она смотрит в небо, ожидая своего возлюбленного.
Интересно, знает ли она его