Но ведь Фрэнсис вырос в том же самом трейлере, разве нет? Он ходил в ту же самую школу, так же, как и Энджел, выслушивал нотации от вечно пьяных родителей, которым в действительности было совершенно безразлично будущее их сыновей. Но всем было известно, что у Фрэнсиса безупречная душа святого. Душа как у Франциска Ассизского.
Был лишь один случай в жизни Энджела, когда он подумал, что, может быть, ошибается в отношении себя, что, возможно, и он небезнадежен.
Это произошло тем летом. Воспоминания о том времени стояли особняком в его памяти. Воспоминания о том лете были как великолепный, немыслимо красивый мираж посреди выжженной солнцем пустыни. И подобно миражу, эти воспоминания казались Энджелу скорее плодом его воображения, нежели правдой.
Тем летом он узнал, что значит чувствовать в сердце надежду, пусть даже самую слабую. Всякий раз, когда он заглядывал в глаза Мадлен, когда он чувствовал успокоительное прикосновение ее руки, всякий раз, когда он прижимал к себе ее влажное, с налипшими песчинками тело (во время свиданий на пляже или под причалом), – в эти мгновения он говорил себе, что для него еще не все потеряно и что есть еще в мире то, ради чего стоит бороться, ради чего стоит жить.
Но однажды Энджел пришел в тот сверкающий тихий особняк на горе, пришел и заглянул внутрь себя, где не было ничего, только тьма кромешная. Он заглянул в бездонные глаза Александра Хиллиарда, и ему открылась вся правда. Они были очень похожи друг на друга, он и Алекс. Оба были безжалостными, эгоистичными, испорченными до мозга костей.
Фрэнсис конечно же все это отлично понимал. «Не делай этого, Энджел. Не уезжай… Что бы ни случилось, мы постараемся с этим справиться…»
«О боже, – устало подумал Энджел. – Фрэнсис был прав. Фрэнсис всегда прав. Отчасти поэтому Энджел и уехал, убежал, скрылся. Он не мог выносить правоты доброго старины Фрэнсиса.
Энджелу казалось, что, если к нему придет удача, мысли о Фрэнсисе перестанут преследовать его. Казалось, он говорил себе: я должен добиться успеха – и мы станем равны. Но увы. Даже это Энджелу не удалось – он не сумел освободиться от этих унизительных мыслей. Даже обретя славу и немыслимое богатство, он не сумел прогнать от себя мысли о брате. Он страшно пил, принимал в огромных количествах наркотики, он лгал всем подряд, даже когда этого не надо было делать. И ему нравилось быть именно таким. Нравилось быть порочным, никогда не испытывающим раскаяния и сожаления, нравилось быть прожигателем собственной жизни. Он точно знал: если судьбой будет позволено начать все сначала, он вновь пойдет проторенной дорожкой.
А Фрэнсис любил его. Всегда любил, пока они жили вместе. Может, сейчас уже не любит – ведь столько воды утекло. Но любил, несмотря на то что Энджел часто вдрызг напивался и тогда весьма зло подшучивал над братом. Фрэнсис всегда знал, что он – любимый ребенок в семье, главная надежда матери, оправдание ее жизни. Фрэнсису всегда было неловко за эту чрезмерную любовь. Он не раз пытался