Она многое говорила себе в ту минуту, когда смотрела на спящего Энджела. Говорила – и понимала, что все эти слова – ложь. Ложь, и больше ничего. Как жалкий дешевый подарок, обернутый во много слоев красивой оберточной бумаги. Она все простила ему. Но как это было возможно?! Ведь в то лето он убил часть ее души. Ту самую часть, где рождалась и росла ее любовь к нему. И Мадлен уже никогда не стать прежней.
Энджел медленно просыпался. Сначала, проснувшись, он не сразу понял, где именно находится, что с ним происходит. Затем он услышал пиканье монитора – и сразу все вспомнил.
После предпринятой Энджелом неудачной попытки покинуть клинику Хильда, маленькая медсестра с птичьим лицом, привела все в порядок в палате: монитор вновь принялся контролировать работу его сердечной мышцы, из него вновь поползла бесконечная лента кардиограммы.
Чувствовал он себя чудовищно. Грудь ломило, в висках стучало. Иглы, введенные в вены, жгли огнем. Любое пустяковое движение вызывало резкую боль.
Постепенно Энджел почувствовал, как солнечные лучи буквально пронизывают ему голову. Моргнув, он облизал сухие губы и, протянув руку, попытался взять пластиковый стаканчик, на котором было написано: «264-В».
– Я помогу, – произнес чей-то голос рядом с ним.
При звуках его он вздрогнул. Сначала ему показалось только, что этот голос очень похож на голос Деборы Уингер [1]. Он вспомнил одну ночь, много лет назад, когда он «снял» официантку в Тилсе, привез ее к себе домой и…
Какая же чепуха лезет ему в голову!
Сердце замерло, затем ударилось о ребра и неровно застучало, напоминая изношенный двигатель, работающий на отвратительном бензине. Монитор тревожно запищал. Энджел почувствовал, что ему становится трудно дышать.
«Дыши глубже, ты, идиот. Успокойся». Он повернул голову и увидел возле постели ее.
Боже, после стольких лет…
Она сидела, выпрямив спину. На ней была безупречная медицинская униформа, из-под которой виднелся только ворот зеленого свитера. Лицо Мадлен было совершенно бесстрастным, широко расставленные серебристо-зеленые глаза смотрели спокойно и внимательно. На полных, ненакрашенных губах не было и тени улыбки.
В его памяти на миг всплыл образ шестнадцатилетней девушки, стоявшей у заделанного решеткой окна: ладони прижаты к стеклу, щеки мокры от слез, на губах его имя.
Он влюбился тогда в очаровательную зеленоглазую, вечно смеющуюся девушку с длинными каштановыми волосами и точеной фигуркой. Женщина, что сидела сейчас возле него, ничем ее не напоминала. У этой женщины была величественная осанка, голова с коротко остриженными волосами