– Что принимала, подруга, – следовал уже закономерный в таких случаях ответ, последняя попытка презрения побороть отчаяние. – Пи… такая, в самом деле, на самую юбку мне опрокинула, как теперь на смотр выйду…
– Выйдешь в трусах, товар виднее, да и, глядишь, кто с чувством юмора заберёт.
– Какой там товар, целлюлит один, ты бы завязывала, Натаха, булки жрать в самом деле, скоро в нижней планке вставать будешь.
– При свете фар сойдёт, – реагировала неунывающая жизнелюбка Натаха, пожалуй, единственная, с кем хотелось здесь говорить. – К тому же, не на карачки же я перед ними стану поворачиваться, у нас приличное место, не привокзал какой. А планку свою зубами, но удержу.
– С зубами-то как раз поосторожнее, а то вообще вчистую спишут, – и множественный басовитый гогот – отвратительный, резкий, тоскливый и безнадёжный, как отечественный одеколон, врывался в описание донских пейзажей.
Планка – когда выкрикивают цену и претендующие на соответствующую комиссию выходят на просмотр, была здесь той же кастой, с тем разве отличием, что в долгосрочной перспективе обладала неистребимой центростремительностью. Ведь в центр падает основное освещение от машины заказчика, и потому там лучше всего скрываются изъяны возраста, лица и веса – правда, ценой наименьшего внимания, которое распространяется по флангам. Таким образом, центр – шлагбаум перед понижением в стоимости, ранге и, следовательно, уважении начальства и коллег. Которое неизбежно, разве что искусственные губы или грудь обеспечат тактическую победу, но стратегически поражение или бегство – в другое место или салон – есть закономерный финал для всех без исключения. В конце концов, со временем не совладать. Так вот, поклонница классической литературы тем и покорила местное пространство с обеих сторон показа, что выходила одна, неизменно в финале и ценой на порядок выше остальных, отделяя таким образом зёрна от плевел: ценителей и поклонников красоты от пожирателей фастфуда. Выходило, что планку она уже победила, да столь эффектно, что и за время ручаться было уже нельзя. То есть, все, конечно, понимали, что под луной ничто не вечно, но признавать, осознавать это отказывались. Теша себя смутной несбыточной