Чухонец хулит и абрек…
Но вспомнит Христос простодушно-святую,
Спольщённую бесом страну золотую, —
Он Бог! Но ведь он человек!
Книга в дорогу
Над распахнутой книгой в полночном
вагоне
Добрый дух сновидений смыкает ладони,
А за шторкой летят путевые огни…
Светотени скользят по страницам,
не зная,
Весела иль печальна дорога земная,
Что ведёт через книгу в грядущие дни.
Я включу ночничок над подушкой
измятой,
И строка оживёт неожиданной датой,
Удивительной истиной душу проймёт…
В чьих руках оживала судеб вереница,
Кто по-детски глотал за страницей
страницу,
Тот меня в этой качке вагонной поймёт.
Лишь под утро, когда за стеклом
пропылённым
Станет мир узнаваемым, птичьим,
зелёным —
Книга выпорхнет вольно,
крылами шурша…
Сквозь бессильные веки восторг
не прольётся,
И вагон не узнает, над чем рассмеётся
Иль заплачет моя книгочейка-душа.
Так и бродит судьба от порога к порогу,
Выбирая мучительно книгу в дорогу,
Утешая скитальчество щедрой тоской…
Ах, не надо сулить мне дворца обжитого,
На прощанье дарить перстенька
золотого —
Утолите глаза мои мудрой строкой!
Опалит ли, отравит ли нежить мирская,
Отмахнётся ли дверь, на порог не пуская,
Снег ли вновь упадёт на живую траву —
Подарите мне книгу, вложите закладку,
Лишь она подтвердит непростую догадку:
Сострадает душа – значит, всё наяву!
«Заснёшь зимой, проснёшься летом…»
Заснёшь зимой, проснёшься летом —
Тоска – хоть прочь её гони!
Так и расплачешься над Фетом:
«Как грустны сумрачные дни…»
Февраль да март, июль да август…
Уже и солнце не лудит
Земную медь – оно, как Аргус,
За ходом времени следит.
Всё опростилось в мире грешном,
И я не плачу об ином,
Кружась во времени поспешном,
Сгорая в огнище земном.
Вот так и станешь просто лишней
Среди живых… Молчи, печаль!
Когда душа уходит вдаль,
«Лишь вызывающее слышно».
«В коричневом, в синем и в сером…»
В коричневом, в синем и в сером,
На