– Я ранена! Помогите!
Я быстро выбрался из окопа, подбежал к Вале, спросил, куда ее ранило?
Она показала на ноги. Из-под короткой юбки по обнаженным коленям текла свежо розовеющая кровь. Я растерялся, не знал, что делать, как помочь раненой девушке.
– Сумку подай!
Я подал.
– Бинт достань!
Достал бинт.
– Юбку подними!
На это я никак не мог решиться.
Валя сама рванула стягивающий пояс юбки, спустила ее на колени. Кровь текла из-под синих, окантованных красной материей трусов, Валя рванула их, обнажив нижнюю часть туго спрессованного живота. Возле паха родниково билась рудеющая – с пуговицу – слепая рана. Я стал придерживать наложенную на нее подушечку бинта, но мои пальцы била такая дрожь, что Валя крепко выругалась и тут же укоризненно покачала головой, горько улыбнулась. Эта улыбка придала некоторую смелость моим пальцам, они уверенней прикасались к бинту и к мраморно холодеющей белизне обнаженных ног. После перевязки раненая попыталась встать, но встать она не могла, я подсунул под нее свои ладони, ощутив ими тепло, похожее на тепло пролитого парного молока. Откуда-то прибежали санитары, они положили Валю на носилки. Носилки, покачиваясь, поплыли в глубь сосенника, а брезентовая сумка с красным крестом осталась на своем месте, возле окапанного кровью, землянично набрякшего песка.
Донимаемый беспрерывными минометными налетами, капитан Банюк решил вынести свой командный пункт в открытое поле, в подсолнечники. Мы тоже перебрались и окопались в подсолнечниках. Перебирались и окапывались ночью. А ночи наступили темные, под стать чернеющей под ногами, бугристо вылопаченной земле. На ней лежали отблески горящего Воронежа, дым поднимался до самого неба. А в небе монотонно, как бы кого-то убаюкивая, гудели наши тяжелые бомбардировщики – ТБ-3. Они легко попадали в ножницы кромсающих ночную темь немецких прожекторов и легко сбивались. Но как тяжело они падали, как тяжело расставались со своим ночным, не так уж высоким небом!
– Смотрите, товарищ лейтенант! – Я увидел поднятую голову стоящего впереди меня, всегда болезненно