…Поначалу-то все было не так кошмарно, хотя и безрадостно. Родился и вырос Данила в Чебоксарах. Мать рано погибла. Едва ли все шло как в сказке про злую мачеху (подробностей Паша не знал, Данила, конечно, ничего не рассказывал), но завертелось: двойки, прогулы, клей в мешках, плохая компания. И кончилось довольно быстро тем, что салагу, припугнув, повели «на дело»: один «мажор» с соседнего двора хвастался, что ему купили две Sony Play Station, а отец вот-вот купит «Мерседес»…
Зверское убийство всколыхнуло Чебоксары.
В итоге Данила пошел на процессе как свидетель, он ведь побоялся даже войти в ту комнату, где пытали человека чуть старше его (а миллионов тот так и не выдал: не было никаких миллионов), да и возраст сыграл роль: в любом случае, уголовной ответственности Данила еще не подлежал. Но тогда, в наступившем аду, разницы особой не было: допросы, ужас, суд, психиатр, травля, газеты, учет в детской комнате милиции, спецшкола, ночные кошмары, ужас, ужас, ужас.
Если бы не бабушка – сошел бы с ума.
Бабушка, мамина мама, отчаянная фронтовая разведчица, а после скромный партработник фабричного масштаба, а ныне бодрая пенсионерка, примчалась в Чебоксары, трясла орденами, гремела кулаком, оформила опекунство и увезла внука навсегда.
В новом городе жизнь Данилы пошла на лад. Он в меру учился, в меру занимался спортом, молчал, отпустил волосы, взгляд в себя. Не сразу, но понял, что чебоксарская кровь будет на нем всю жизнь. С этим можно лишь смириться – и закрыться. В местной милиции его автоматом переставили на учет – до совершеннолетия. Знали в школе. Знали пацаны во дворе, настороженно безучастные. Знали соседи. Дурная слава разливалась как эфир, непонятно через какие поры просачиваясь из прошлой жизни, из другого измерения. Его даже на педагогическую специальность не хотели поначалу зачислять, и бабушка, чуть сдавшая, опять гремела орденами. А Данила и не собирался работать в школе. Он подал документы туда, где был меньший конкурс. И работать потом тоже пошел куда попало: ему подвернулась вакансия грузчика на складах бытовой химии, коробки – нетрудно, сутки через двое – удобно, и все… Полное отсутствие амбиций – как одна из форм глухоты: плевать, что о тебе говорят, как смотрят, всегда – спокойный, равнодушный. Это был его протест и его борьба.
Сейчас спал на диване, вповалку с такими же хайратыми ролевиками: он нашел себе в итоге такой круг, где никому не важно, кто ты на самом деле, что за имя стоит за твоим «ником» и что у тебя за спиной.
Фу, какой тяжелый дух. Паша, дошагав до кухни, раскрыл форточку. В квартиру потек ледяной воздух.
Чаю. Чаю – и домой. Паша сполоснул какую попало кружку. И настроение, и самочувствие – все ни к черту.
– Доброе утро! Хотя какое доброе… – На кухню вышел Игорь, с почти криминальными отпечатками предмета, служившего ему подушкой, на лице. – Господи, кто припер вчера этот бальзам? Как он назывался?.. Отвратительно. Может, он с полонием? Фу-ф, как плохо… А ты чего не спишь в такую рань?
– Да