Александр Васильевич знал, что через минуту-другую Ельцин обнажит прием, и вся пятерка заозирается, косясь друг на друга, как бы ища в обличье соседа вороватое родство.
А Борис Николаевич, как танк, с устрашающим лязгом двинется на каждого, в ком вздрогнет взгляд, кто усомнится в стиле, который порабощает.
В комнате, что соседствовала с кабинетом, в каком шло совещание, Коржаков был не один. Рядом хмуро сидел и тоже молчал его начальник Михаил Иванович Барсуков, и на его лице было написано извечное: «Меньше знаешь, дольше проживешь».
Но Указ тысяча четыреста был ими читан-перечитан. И он его запросто мог бы назвать в дальнейшем, коли ему дано будет обратиться в реальность, эмблемой жизни. Как бы данной взамен известному «Хочешь жить – умей вертеться»: «Хочешь править, гони того, кто этому мешает».
Хотя метод анархичен и противоречит зыбкому строению понятия демократия. Но что поделать, он общий знаменатель эпохи, осовремененный за счет более наглого вероломства и бесчестия.
А вообще жизнь последние годы как бы утратила конспект сюжета и словно возглавила бунт против самой себя, убоялась от разоблачения мифов.
И пусть кто-то чахнет от непонимания сюжета, не может постичь системы лжи, возведенной в особое значение, все это должно стушевать организованное упрощение и безмерно преувеличенное зло прошлого.
Каждый в неоправданные годы имел свою судьбу и стиль. И знал только одно: засилие мафии существует только там, за бугром, где, как тараканизированный дом, кишат разного рода низменности типа проституции, наркомании и безмерной уголовной преступности. И всем правит так называемый культурный нигилизм.
А когда Барсуков впервые услышал кем-то оброненное, что Россия – это подсознание Запада, то именно культурная реакция у него была более чем бурной.
– Нет, мы никогда не докатимся до такого безумства.
Добавком к этому был еще и прищур. Этакая метка, знак ли превосходства и непогрешимости.
Но и они не помогли, когда однажды вошедшая в Кремль недосягаемой царицей вельможная Раиса Максимовна заставила его, генерала, самолично передвигать мебель в будуарах великого преобразователя мира.
Да, да! Именно так думала о своем супруге Раиса Максимовна, и не очень-то отнекивался от такого звания и сам Горбачев.
И именно в то время Барсуков, убегавшись как мальчишка, был рад месту, когда вельможница покидала Кремль и вокруг возвращалось царственное – уже по-настоящему – спокойствие.
– Лучше, если Указ вступит в силу в воскресенье, – вдруг подал голос все время молчавший Коржаков.
– Почему? – спросил Барсуков.
– Там меньше будет разного народа, тем более депутатов. Не пустят их больше туда, и все. Идите гуляйте.
– А ты думаешь, в другое время все не кончится немой сценой, как в «Ревизоре»?
– Боюсь что нет.
– Почему?
– Хасбулатов не из тех, чтобы сидеть сложа руки.
И Александр Васильевич