Волчий Сват. Евгений Кулькин

стало в области и столпа, который многие-многие годы держал руководителей помельче в страхе и трепете, самого первого секретаря обкома Верятина. Его забрали в Москву. И какую он там власть поимел, никто не знает. Перевели в ЦК, и – все. Как в копилку кинули: знаешь, что лежит там богатство, а какое и сколько – неведомо. Сравнение ЦК с копилкой не Николаем придумано. Так дед Протас сие высокое учреждение прозывает. Причем он так и говорит: «Центральная копилка», первым теперь Уличенко Сергей Леонидыч. Кто он и что, Николай не знает по той причине, что на кордон к отцу он ни разу не заезжал. Зато – из обкома – наведывались чины помельче. Вели же они себя не чета тем, которых Алифашкины перезнали, к ним, как говорится, и на драной козе не подъедешь.

      Один только Томилин и часто наезжает, и властишку, как он говорит, «в руках мает». Правда, у него уже многие годы, как любит шутить Евгений Константиныч, идет соперничество, кто кого перепьет, со своим заместителем Потоповым Макаром Исаичем. Вернее, заместителем Томилина бывает он только тогда, когда Евгений Константиныч ходит в начальниках. Когда же их, как тот выражается: «Лакируют и рокируют», то есть меняют должностями, то он исправно заместительствует, объясняя своим друзьям примерно так:

      – Какой ноне год? Засушливый? Значит, Томилин должен быть начальником. Земля-то один хрен томится ни за что ни про что. А коль дожди заливают, то давай Потопова. А моя уж тогда доля заместительская: «Не потопаешь, не полопаешь». Правда, мы больше пьем. Поэтому к нам сия поговорка не относится.

      С Мариной он виделся всего один раз и, не в осуждение сказать, позлорадствовал, что из нее не вышло поэтессы. Она даже чего-то пыталась ему прочитать, ссылаясь, что Луканин это одобрил, а Чекомасов бегал по всей Москве, показывая ее вирши всем и всякому. Только почему-то печатать их все дружно отказались, и теперь она твердо знает, что истинно талантливому человеку пробиться в литературу просто невозможно.

      – Там же сплошные бездари! – вскричала она.

      С виду Марина, кажется, подурнела. Лицо ее подвытянулось, явив этим что-то лошажье, в глазах вроде бы проросли невидимые водоросли, стали они радужными, что ли. И, что особенно удивило Николая, она пришла почти к абсолютной безгрудости; куда делось, что было, ума не приложить. Исчезли и ямочки на щеках. На их месте появились две скорбненькие бороздки, которые как бы означили возраст.

      Но, главное, Николай не почувствовал ничего такого, что заставило бы его как-то по-особенному отнестись к этой встрече. Летуче позлорадствовал, и все. Даже не подумал в таких случаях стандартно: «Чего я по ней убивался?»

      И сейчас, идя сквозь струящиеся тени, как рыба, свободно проходящая сквозь ячеи сети, он не отдается ни воспоминаниям, ни угрызениям. Тем более что впереди у него практика. Если ее, конечно, так можно назвать. А точнее, собрались они четверо в шабашную бригаду, чтобы – у знакомого отца – малость подразмяться. То есть помочь строителям-армянам, которые подрядились за