Действие развивалось. Императрица всевластна и капризна. Полковник то в фаворе, то на грани гибели.
«Женское сердце, – думал Павел, – не изменилось совершенно. Все в его руках! Даже обидно, даже страшно. Но ничего не поделаешь».
Полковник на сцене клялся в любви снова и снова. Екатерина была то милостива, то беспощадна.
«Как же так, – размышлял Павел, отвлекаясь от действия, – как же ей это удается? Так чувствовать, так все понимать. Непостижимо. Непонятно».
Спектакль близился к концу. Екатерина, после многих сомнений, присваивает полковнику желанный статус фаворита и любовника. Попутно он становится генералом. Все счастливы, и молодой генерал гарцует на настоящем коне, как-то проведенном на сцену. Аплодисменты. Зрители встают, и актеры, разоблаченные от костюмов, выходят на сцену. И на месте величавой Екатерины стоит красивая и молодая блондинка. Зал полон овацией, и долгое эхо бьется под крышей, как пойманный в силок голубь. Все аплодируют ей. Императрице. Несравненной и единственной. Его Юлии.
4
В гримерке, как обычно, была несусветная толкотня. Павел никогда не мог понять, почему столько народу топчется именно в ее гримерке, почему постоянно кто-то ходит, галдит, смеется, и все это перемешалось до того, что тесно, и с ним здороваются, и улыбаются ему.
– А, Паша, – кивнула девушка, игравшая фрейлину, – Юлька сейчас придет, посиди пока.
Павел присел на крутящееся кресло, которое почему-то стояло в углу за дверью.
Юля пришла уставшая. Улыбнулась и бросила в корзину, на подушки, корону. Волосы распустила, и сразу стала обыкновенной, знакомой, почти домашней.
Гримерка была самая обыкновенная, даже скромная. Шкафчик с одеждой, серое зеркало, столик с рядами карандашей, помад, кисточек. Отдельно на самом краю трюмо лежала косметичка, и Юля доставала из нее все новые и новые тени, тушь для ресниц, пудру, еще какие-то карандаши…
«И куда ей столько, – думал Павел и тут же окорачивал себя: – Ну а что же ты хочешь? Актриса. Профессионал!»
– Тебе идет, – указал он на мушку.
– Ну вот только не надо, – ответила Юля, вытирая синюю тушь из-под глаз, – а то я и корсет могу оставить, и юбку. Как домой-то везти меня будешь? Я в машину не влезу. На руках понесешь.
– Без проблем, – сказал Павел.
Они вышли на улицу, когда уже минуло одиннадцать часов, и теплая пустота летнего вечера словно укутывала в себя. Перед ними раскинулась Волга и белели огоньки на другом