Курва, Люсьен. Надо было лучше искать жучков.
Но боюсь, и это бы не спасло меня.
То бишь нас.
Глава 4
Прошло несколько месяцев, как писывали в старинных, то есть реалистических, опусах. Нынче мы реализма стесняемся, как наивности детства, мораль на нас наводит сон, а умы, соответственно, в тумане. Порок же любезен. Цинизм мы выдаем за раскрепощенное мировоззрение, а веру в идеалы объявляем слюнявым реализмом. К чему я это все?
А к тому, что сегодня я уже догадываюсь, в чем заключается новая фаза моей немолодой жизни. Сейчас будем смеяться все вместе. Итак: я нежно и сострадательно влюбился в Наташу, невесту моего сына Ивана, фотография которого стоит у меня на письменном столе рядом со снимком Наташи. Снимок мой, любительский. Она доверчиво смотрит в глазок фотоаппарата и улыбается мне как другу.
Что мне делать? Может быть, вы знаете, многоуважаемый читатель макулатуры, пассажир троллейбуса? Подскажите, что делают с разбитыми сердцами.
Сейчас мы разбавим наш лихой сюжет эротической сценой. Долой платонизм. Ближе к телу. Сей момент. Читатель жаждет, и читатель, несомненно, прав. Чего хочет читатель – того требует от меня издатель – того, очевидно, хочет бог.
Мне есть что рассказать вам, любезный и просвещенный читатель. Я поведаю вам, как, спасаясь от тоски, от любви сорокалетнего дуралея к лавандовой барышне, разыскал я незабвенную (потому что такую же молодую, как моя Наташа) Люську 16, как увел ее от бездарного женатика и поселил у себя на сексодроме.
О, Люська далеко продвинулась со времени нашей случайной встречи. Она обучилась нежнейшим манипуляциям с моим членом, и в смутных очах ее все чаще возгорались живые малахольные огоньки, когда я отверзал ее умаслившуюся плоть своим жарким шершавым языком. И – много, много всего… Сия Лолита так уверенно скакала на мне, безумно повизгивая и адски свирепея от сексуального перенапряжения, что я не разумел только одного: зачем нужна мне Наташа? Зачем, доводя себя до исступления, я выстанывал ее непорочное имя? А уже Люська догадывалась, кто есть Наташа. Люська не любила меня, но она не отпускала меня; нежно перебирала остатки моих кудрей, вкладывала мне в рот сосцы, возбуждалась и неистово влекла меня в райские кущи своей промежности.
Мне трудно объяснить и описать этот бред. Мы с Люськой совокуплялись, как буйнопомешанные, все божественные отверстия на ее теле были опробованы мною всеми человеческими отростками. Люська низко постанывала и хищно потребляла меня, поглощая весь состав мой своей ненасытной vagina dentata. Слова стыд, бесстыдство, норма, мера потеряли по отношению к нам всякий смысл. Мы были чисты, как волк и волчица.
Люська не любила меня, но взгляд ее все