Знаете ли вы, любезный читатель, что такое добровольно находиться в плену у жестких схем жанра? Я вот делюсь с вами сокровенным, а самого свербит и подзуживает мысль: не мало ли было постельных сцен? Может, самое время побаловать вас чем-нибудь еще «про это», подпустить клубнички-малины? С «картинками», вроде, негусто. Все ли у меня в порядке с остросюжетностью? Удается ли мелодраматизм, не приглушен ли сей модный тон, не фальшивлю ли я в его чистых, святых интонациях?
Вполне ли вы отдаете себе отчет, что такое коммерческий роман, дорогой мой читатель? Я вот даже не решил, имею ли я право на лирические отступления, которым невольно предаюсь, пристало ли это моему коммерческому проекту? Хлопот, однако…
Извинить меня может разве то, что я бережно следую правде жизни.
Кстати, о лирических отступлениях…
Читатель, не сомневаюсь, будет несколько удивлен, однако во времена моей розовой молодости, того несказанного возраста, который я сейчас с таким восторгом предпочитаю, вряд ли бы годился я в авторы популярного романа. Я весь состоял из идеалов, моральных догм и табуирующих установок, репрессивная культура постсталинского периода повязала меня. Я, например, никак не мог решить, за кем мне ухаживать: за Люськой (почетные порядковые прибавки тогда еще были у меня не в ходу) или за … как бишь ее звали? Уж не Наташа ли? Уж не 17 лет ей минуло в ту гнусную социалистическую пору? Кажется, это было вскоре после Кристины…
Ну, как тут не взяться за роман, настоящий, некоммерческий! Жизнь полна тайн, и романисты должны по мере сил раскрывать нам глаза на жизнь. Если не мы, то кто же?
Так вот, я был поставлен перед выбором. Чтобы ухаживать сразу за двумя – мне и в голову не пришло. Говорю же, я был раб догм. Впоследствии, чрез уйму лет, этому сложному искусству обучила меня Люська что-то там пятая или шестая, которая подсунула мне свою озорную подружку без комплексов (соответственно, шестую или седьмую), и мы идиллически поладили, безо всякой похабщины. Меня приводила в восхищение своим потрясающим совершенством грудь одной, и я не мог не отдавать должного ягодицам другой. Эти два места мог ласкать одновременно.
К сожалению, не мог я тогда ухаживать за двумя. Если бы молодость знала…
Такова была правда времени и моей медленно созревающей личности.
Ладно, читатель. Правда так правда, лирика так лирика. Никаких Люсек и Наташ.
То была Кристина.
Разумеется, был жаркий полдень, глаз слепила огромная сверкающая река, купальщиков и купальщиц было не густо: сезон только-только начинался. Люська как-то подразмылась в памяти моей, Наташа осталась смутным эмоциональным пятном. Зато Кристину я помню всю до бликов на ее коже, до родинки на левой груди. Я еще не знал, разумеется, что она и есть мой тип, мой эталон, следовать зову которого я был обречен всю мою жизнь, вплоть до роковой Люськи 17. Кристина была красива кукольной славянской красотой, хотя была полунемка, но я не замечал ничего, кроме плотных купальных трусиков