Олёна тяжело вздохнула и, ворча себе под нос: «Навязалси, ирод, на мою грешну голову: корми яво, таперича, да ишшо и имзывальства тярпи!», направилась к печи, где в глиняных горшках томились щи, да каша кАтанка (пшёная, на гусином бульоне). И, это «выхаживание» шведа, длилось около двух недель. Олёна кормила и меняла повязки на голове Кьёлла, но дальше ничего не значащегося диалога – разговоры с ним не вела. Только вот, русские женщины, впрочем, как и любые другие, долго не могут выдерживать молчание. Ну, такие уж они есть, куда же денешься! И, после двухнедельного молчания, Олёну «прорвало»:
– Зовут то тебя как, супастат?
– Мой имя – Кьёлла.
– Понятно. – С пониманием, кивнула, Олёна, – Колей значит, кличут: это – Николаем, по нашенски. Ну, а меня, значит, Олёной окликают: Петра дочь – я.
– Моя совсэм приятно, Оленга! – Коверкая слова, улыбнулся, Кьёлла, – Скажи, tack, как я попал здес оказатса?
– КАком доверху, вот «как»! Не пришли ба, к нам войною – не попал бы сюды. Мы, с бабами, собирали по берегу вашенских убиЕнных свеев, а ты – оказалси жавой. Вот, посадник и определил на постой тебя, ирода, до мине в избу: дал наказ, штоба я выходила тобя. А, ты, небОсь, маво Михайлу сгубил, анчибел треклятай!
– Я имею сказат, что не убиват твоя супруг: на шнекъ – я не имел возможнаст битса, а при штурм крепост – мне не удалос поразыть ни один из ваша воин. Я, Оленга, дэлал мужской дело: судба распорадылса, так – или меня убит, или я убиват!
– Ага! – С презрением во взгляде, усмехнулась, Олёна, – «Ваша убит» столько, что нам вашенских свеев, хоронить негде!
Сьёгрен, оставаясь наедине со своими мыслями, благодарил судьбу за то, что она сохранила ему жизнь. Швед, помимо судьбы, был ещё признателен и этой хмурой женщине, которая согласилась выхаживать человека, пришедшего на её землю не с мирными намерениями. Но, он ещё не знал, какую роль ему отвели в спектакле, под название «Погродье». А, пока – ему залечивали рану на голове и он наслаждался жизнью. Одно лишь угнетало душу шведа – отсутствие семьи и невозможность сообщить о том, что он жив. Но, Кьёлла, всё же, надеялся на скорое возвращение и воссоединение с семьёю.
Глава 5
Василий Кожеуров, после сражения со шведами возвращался со своей ватагой к родным семьям без богатой добычи, которой попросту не могло быть на боевых шведских шнеках. Вместо этого – он нёс печальную весть: из пятидесяти товарищей – шестеро возвращались на родину, лёжа в «домовинах» (гробах).
Кожеурову было невыносимо больно слушать плач осиротевших детей и жён, в один момент ставшие вдовами, но как не было бы горько – он должен был выполнить свой долг старшины, до конца. Василий ходил по хатам семей погибших ушкуйников и, с повинной головой, кланялся в ноги родителям и вдовам:
– Проститя, мя, люди добрыя! – сняв шапку с головы, просил Василий, –