На теле на порубанном
похаживает ворон,
и страшно нам и любо нам
сходиться взор со взором.
Не ведаю ни ветра я,
ни холода, ни зноя.
Прими, другиня щедрая,
безмерного героя.
Лежу-лежу, пою-пою,
и ночь моя короче.
Пойдем на Дон, на Дон, на Дон
свести на очи – очи.
1914
И вот опять все то же
Как черви плоски и правы
столпились людские истины,
но гневно краснеют травы,
и лес истлевает лиственный.
Про эти зеленые войны
какой сообщу редакции?
Ведь слишком густой и хвойный
победой в своих рядах сиял.
Как ставят иконе свечку —
я штык навинчу и вычищу:
иди ко мне, человечку,
большой и злой человечище.
Травой обгорелой стань
ты, голос, глухой меж прочими,
и боль оборви, гортань,
кровавыми свежими клочьями.
А ты, тишина, – ори
и новому миру радуйся
в жару осенней зари,
в горячечном белом градусе!
1914
Гудошная
Титлы черные твои
разберу покорничьим,
ай люли, ай люди,
разберу покорничьим.
Духом, сверкой, злоем взрой,
убери обрадову,
походи крутой игрой
по накату адову,
Опыланью пореки
радости и почести —
мразовитыя руки
след на милом отчестве,
Огремли глухой посул
племени Баянова,
прослышаем нами гул
струньенника пьяного.
Титлы черные твои
киноварью теплятся,
ай люли, ай люли,
киноварью теплятся.
1914
Шепоть
Братец Наян,
мало-помалу
выползем к валу
старых времян.
Видишь, стрекач
чертит раскосый.
Желтополосый
лук окарячь.
Гнутся холмы
с бурного скока.
Черное око
выцелим мы.
Братец Ивашко,
гнутень ослаб.
Конский охрап
тянется тяжко.
Млаты в ночи —
нехристя очи.
Плат оболочий
мечет лучи.
Братец Наян,
молвлено слово —
племени злова
сном ты поян.
Я на межу
черныя рати
мги наложу
трое печати.
Первою мгой
сердце убрато.
Мгою другой
станет утрата.
Отческий стан
третьей дымится…
Братец Наян,
что тебе снится?
1914
Сорвавшийся с цепей
Борису Пастернаку
Мокроту черных верст отхаркав,
полей приветствуем изменой —
еще влетит впотьмах под Харьков,
шипя