еще не живое племя!..
О Время! Я рад, что я достиг
держать тебе ныне стремя.
Октябрь 1914
Москва
Запевает
Что руки твои упали,
еще ничего не зная,
на осеребь леткой стали,
потеха моя удалая?
Не ты ль поднялась полками
повыморить город мором,
своими свела руками
к его железным заторам?
Устам миловаться сладко,
а сердцу жалеть невместно…
Плыви Колыванью, Златко,
земная моя невесто.
Поход твой поле полечит,
годов перевеяв тридцать…
Сорвет журавеля кречет
к твоей тугой рукавице.
Курись кустом над поляной,
крути железовье кресью,
пока жужжавой каляной
пойму тебя в понебесье.
1914
Звенчаль
Тулумбасы, бей, бей,
запороги, гей, гей!
Запороги-вороги —
головы не дороги.
Доломаны – быстрь, быстрь,
похолоним Истрь, Истрь!
Харалужье паново
переметим наново!
Чубовье раскрутим,
разовьем хоругвь путем,
а тугую сутемь
раньше света разметем!
То ли не утеха ли,
соловейко-солоду,
то ли не порада ли,
соловейко-солоду!
По грудям их ехали —
по живому золоту,
ехали, не падали
по глухому золоту!
Соловее, вей, вей,
запороги, гей, гей!
Запороги-вороги —
головы не дороги.
1914
Гремль
Пламенный пляс скакуна,
проплескавшего плашменной лапой;
ад душой – вышина,
верхоглавье весны светлошапой.
В этом тихом дождике —
ах, какая жалость! —
ехал на извозчике —
сердце разорвалось.
Не палят сияния
на Иван Великий;
просят подаяния
хитрые калики.
Точат, пеню слезную,
а из глоток – пламя,
движут силу грозную,
машут костылями.
«Пейте, пейте бесиво,
сучья перебежки,
прокатайтесь весело
в чертовой тележке!
Напивайтесь допьяна
бешеною сытой,
а князьевы копья на
попадет упитый!»
Дни и ночи, бегая,
не уйдешь от чуда…
Гей, лошадка пегая,
увози отсюда!
Двери глухо заперты,
пожелтели книги,
никогда на паперти
не звенят вериги.
Галстучек горошками
ветриво трепался,
поднимал ад рожками,
поднимал три пальца.
Там над половодьями
холодела давечь,
пало под ободьями,
пало тело навзничь.
Над Иваном растет вышина,
то