– Да где ж ее мать-то носит?!
Как будто услышав этот призыв, в дом вбежала Франгоянну.
– А вот и та старуха, которую собственный сын за волосы по улице таскал! – обрадовался второй жандарм.
Затем добавил:
– Тетя, скажи-ка мне, где твой сыночек?
Франгоянну ничего не ответила и подбежала к Амерсе. Она была искусной знахаркой и могла позаботиться о своей дочери.
Амерса часто вспоминала эту историю. Она думала о ней во время долгих ночей, на закате и на рассвете, когда, лежа рядом со спящей Криньо, не могла уснуть в то время, как их мать находилась подле роженицы. Вернувшись домой после своего ночного похода, который она предприняла, будучи «вещуньей» и испугавшись страшного сна, Амерса увидела в тусклом свете лампадки, зажженной подле старой и почерневшей иконки Богородицы, что Криньо еще спит и, кажется, совсем не просыпалась. Возможно, когда Амерса только вошла, Криньо сквозь сон услышала негромкий шорох, вздохнула и, не просыпаясь, перевернулась на другой бок.
Вещунья! Так оно и есть. Вернувшись домой к сестре после третьего крика петуха, Амерса вновь вспомнила то слово, которым мать нарекла ее. Неужели она в самом деле была вещуньей? Ведь ее сны, видения и звуки, которые она порой слышала, часто что-то да означали, или же хотели что-то показать, оставляя после себя странное ощущение. И та ложь, которую она порой говорила, становилась для нее невольной истиной. Как, например, в тот вечер, когда брат ранил ее, Амерса, отвечая на вопросы дотошных жандармов, сказала: «Мне было больно и дурно». И она действительно начала терять сознание, как только это произнесла, словно какая-то высшая, демоническая сила хотела скрыть ее ложь.
Амерса вновь легла подле сестры, но не могла уснуть. Воспоминания не оставляли ее, но они не были столь мучительными и мрачными, как воспоминания ее матери. И на протяжении долгих часов она не прекращала думать о судьбе своего брата, Муроса, что в настоящий момент находился в темнице Халкиды.
Глава 5
Когда Амерса ушла, Франгоянну, сгорбившись в углу, между камином и люлькой, вновь ударилась в свои горькие и далекие воспоминания, потеряв всякий сон. Итак, когда оба старших сына уплыли в Америку, а Дельхаро подросла, ее мать должна была позаботиться о том, чтобы пристроить дочь, в то время как отец, старик по прозвищу Счет, палец о палец не ударил. Все знают, каково женщине быть одновременно матерью и отцом, притом что она даже не вдова. Она одна должна сосватать дочь и дать за ней приданое, быть одновременно свахой и снарядихой. Как отец, она должна отдать дом, виноградник, поле, оливковую рощу, занять денег, сбегать к нотариусу и договориться о закладе. Как мать, она должна «пошить» и обеспечить дочь «параферной», то есть дополнительным приданым, а именно простынями, вышитыми сорочками, шелковыми платьями с золотым шитьем по подолу. Как сваха, она должна отыскать жениха, охотиться за ним, подцепить его на крючок, заманить в ловушку. И какого жениха!
Такого, как Констандис, что храпел в это время в соседней комнате за перегородкой, – лысого, непутевого. И даже у такого свои капризы, запросы, прихоти. Сегодня он попросит