На это Манлий отвечал, что не ускользнул от его внимания факт выбора диктатора не против вольсков, которые столько раз являлись врагами, сколько это было нужно патрициям, и не против латинов с герниками, которых они вынуждают к войне ложными обвинениями, а против него, Манлия, и римских плебеев; но вот уже, оставив вымышленную войну, нападают на него, вот уже диктатор обещает ростовщикам защиту против плебеев, уже в расположении к нему населения ищут основания, чтобы обвинить и погубить его. «Если тебе, Авл Корнелий, – сказал он, – и вам, сенаторы, обидно, что меня окружает толпа, то старайтесь каждый поодиночке отвлечь ее от меня своими благодеяниями, вступаясь за своих сограждан, освобождая их от оков, не позволяя уводить их после произнесения обвинительного приговора, облегчая нужду других от преизбытка своего. Но к чему я прошу вас пожертвовать что-нибудь из вашего состояния? Будьте довольны хоть какой-нибудь суммой, исключите из капитала полученные вами проценты – и окружающая меня толпа не будет обращать на себя большего внимания, чем та, которая окружит любого из вас. Но вы спрашиваете, почему это я один так забочусь о гражданах; на это я могу дать такой же ответ, как если бы ты спросил, почему это я один спас Капитолий и Крепость; тогда я по мере сил своих помог всем, теперь буду помогать отдельным лицам. А что касается галльских сокровищ, то допрос делает затруднительным дело, само по себе легкое: почему вы спрашиваете о том, что знаете? Если тут нет какого-нибудь коварного замысла, то почему вы приказываете вытряхнуть то, что у вас за пазухой, а не выкладываете его сами? Чем более вы настаиваете на том, чтобы уличить ваши проделки, тем более я опасаюсь, чтобы вы не лишили наблюдателей даже зрения. Итак, не вам следует заставлять меня указать вашу добычу, а мне вас – выложить ее».
16. Предлагая оставить намеки, диктатор стал принуждать его или доказать основательность своего доноса, или сознаться в покушении путем ложного обвинения возбудить подозрение против сената и вызвать раздражение против него за мнимую кражу; когда же тот заявил, что он не станет давать показаний по желанию своих врагов, он приказал свести его в тюрьму. Арестованный курьером, Манлий воскликнул: «Юпитер Всеблагой Всемогущий, Юнона Царица, Минерва и прочие боги и богини, обитающие на Капитолии и в Крепости! Вы ли позволяете так терзать врагам вашего воина и защитника? Или эта десница, которой я отразил от ваших капищ галлов, будет уже скована кандалами?» Никто не в силах был видеть или слышать о таком возмутительном деле, но величайшее уважение граждан к законной власти сделало некоторые распоряжения ее ненарушимыми, и против мощи диктатора не дерзали ни взглядом, ни словом протестовать ни плебейские