– Очень хочется помочь, чтобы у нее все было хорошо и ей не пришлось… Ну делать такие вещи, о которых она бы потом пожалела.
– Поздно, – не сдержался я. Но потом выкрутился.
Еще утром я считал ее лживой проституткой. А сейчас снова вижу ее такой, как в первый вечер, когда она явилась в офис по рекомендации этой самой Зинаиды.
Я не хотел делать ей больно, а в итоге – так и поступил. Знал же, что лучше держаться от нее подальше.
Лера не знает, что я знаю, как она проводит вечера. Но после моего «поздно» непонимающе приподнимает одну бровь. Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу.
Одновременно с этим я вспоминаю ее слова, и если она работает только для того, чтобы содержать в клинике бабушку, то значит, может быть…
Может быть, она действительно хотела меня.
Просто так.
Разве это иррациональное желание не может быть обоюдным? Мне сносит крышу от одного ее вида. Хочется целовать, вымаливая прощение, и любить ее всю ночь, чтобы, наконец, обладать ею.
– Видите, я же говорю, замечательная девушка. Вы подумайте.
– Подумаю, – обещаю я.
Хотя думать уже не о чем. Все решено. Я в ее глазах редкостный мудак и сам сделал все, чтобы так оно и было.
И все-таки только я могу ей помочь. Ведь ей действительно нужна нормальная работа.
Зинаида прощается, и следом уходят мои парни. Они займутся мостом в понедельник за счет фирмы, а если тендер выиграем, то просто внесем траты в список. Если нет… Ну, значит, нет.
– Давай лучше я.
Я повел коляску сам. Невозможно смотреть, как она пыталась оттащить ее. Хочется сказать о многом, но не сейчас, когда между нами седая бабушка в кресле.
Удивительно, но все это время я не знал ее имени. Нарочно рвал все связующие нити. А она все равно оказывается рядом. Смотрю на ее профиль, пока она старательно отводит глаза.
– Валерия, значит… Вот и познакомились.
После всего.
Она косится на меня и моментально понимает, что заявление я в глаза не видел после того, как она его написала. Да, Лера, я его уничтожил в шредере, чтобы держаться от тебя подальше, но ты ворвалась в мою жизнь сутки назад и, кажется, теперь все вертится вокруг тебя.
Она вдруг хватается за мою руку, у нее ледяные пальцы. Хочется спросить, есть ли у Леры вообще теплое пальто, потому что ветровку не носят, когда по вечерам изо рта уже валит пар.
Она обегает коляску и опускается перед бабушкой на колени. Прямо рваными коленками на холодную землю.
– Валерия… – едва слышно шелестит женщина.
В глазах Леры стоят слезы. Она боится моргнуть, чтобы это наваждение не исчезло.
– Так зовут мою внучку, – произносит женщина, мечтательно глядя вдаль, и Лера все-таки моргает.
По щекам бегут слезы.
Старушка замолкает, а Лера так и сидит, замерев перед ней, ждет, что бабушка вспомнит ее. Или скажет что-нибудь