Эти спокойные слова разожгли еще большую ярость Икола. Он схватил мать за руку и принялся заталкивать ее в щель. Лаувейя пыталась сопротивляться, но, видимо, этот день отнял большую часть ее сил, так что, когда она очутилась по ту сторону ограды и, потеряв равновесие, упала на рельсы, Икол оцепенел: воцарилась тишина, которую неожиданно разорвал в клочья грохот. Тот самый грохот, который нужно было переждать…
Лауфейсон даже не заглянул в щель. Результат и так был очевиден. Да, он думал все сделать сегодня, сейчас, но не так. А вышло то, что вышло. Нет, он не впал ни в оцепенение, ни в шок, ни в истерику. Внутри было пусто. И ему было все равно. Сейчас он прокрутил события этого дня в обратном направлении, как кинопленку, только в режиме ускоренной перемотки. Ничего особенного, кроме двух неудачных походов и принятого решения. Со Свалкой покончено. Веревка, привязавшая его к ней, постепенно истончалась, пока не превратилась в тонкий волосок – и этот волосок только что разорвался.
Сев на корточки, Лауфейсон тут же сменил позу и стащил с ног кроссовки. Как же они достали его за целый день! И ноги в хлам. Сейчас отдых, только бы не заснуть. А потом доковылять к Нилусу, на Свалку – ни ногой. Икол схватил кроссовки и отшвырнул их подальше от себя. В Город он пойдет босым – лучше уж так, чем в обуви, превратившейся в орудие пытки.
Глаза Икола слипались. Виной этому были и тяжелый день, и усталость – он вымотался и ему был нужен отдых. Однако, это не увязывалось с тем мини-планом, который он наметил для себя. Никого сна, пока не доберется до холостяцкой норы Нилуса. И точка.
Этот жуткий и душный день закончился. На смену пришла ночь – холодная и не менее безжалостная. Лауфейсон сидел под стеной уже минут пятнадцать, но уже чувствовал, как внезапный холод начинает пронизывать его до костей. Икол встал и медленно побрел в темноту, оставив под стеной кроссовки.
Город давно уже опустел. Путь Икола лежал в нутро этого странного организма – монструозного, китчевого и по-базарному надменного, словно подгулявшая торговка, гордящаяся тем, что спихнула очередному покупателю подгнившую селедку. Ночью город выглядел не лучше, чем днем, напротив, он обезлюдел, вымер, затих, словно вампир в гробу, налакавшийся крови и предвкушающий наслаждения от смерти следующей жертвы. Лишь в некоторых его частях этого туловища кипела жизнь – разная. Где-то слишком помпезная и шикарная, а где-то грязная во всех смыслах, но оба варианта были едины в конечном результате – оторваться от действительности. Икол старался огибать такие места. Не хотел, чтобы в нем опять увидели оборванца. Ну вот, осталось только пересечь реку и подняться в кварталы старого города. Мост оказался очередным неприятным испытанием. Пешеходные дорожки были в плачевном состоянии: