На автобусе! Роскошь была непозволительная. За подработку Лауфейсону еще не заплатили: задерживали уже недели две. Денег как раз хватало на проезд в оба конца. Больше не было. Конечно, были кое-какие запасы еды, но и их нужно было растягивать.
Лаувейя, а именно так звали женщину, не была красавицей: лицо было несимметричным и явно не вписывалось в рамки того, что в другом мире считалось модным и привлекательным. Хотя на нем не было ни одной морщины, чем не могла похвастаться любая другая дамочка, ложившаяся хоть раз под нож или под шприц, всю картину еще портили глаза – блестящие, без контактных линз, живые. А главное – слишком гордый и независимый взгляд. Из-за него точно никуда бы не пропустили, даже не взяли бы поломойкой. Сразу было видно, что на все у нее было свое собственное мнение, обычно расходившееся с мнением всех остальных. Да, так и было в повседневной жизни.
Обычно Лаувейя стягивала волосы в пучок на затылке, но сейчас она была коротко острижена – так ей было гораздо лучше. Впрочем, Икол сам ее постриг, хотя она и не хотела.
Как бы и что бы там ни было, для Лаувейи существовал только один принцип: достойно-недостойно. И следовала она ему всегда.
Сейчас она осунулась, словно ее что-то подтачивало изнутри, и если бы это было не так, она бы ответила своему сыну в свойственном ей духе – без ругани, но довольно резко, так чтобы он съежился от ее слов.
Покорно, словно маленькая девочка, она положила руку на плечо Икола и, ни слова не говоря, медленно пошла за ним, как будто она ослепла, а он превратился в поводыря. Так в полной тишине они вышли из подъезда. Теперь нужно было вернуться к бреши в стене и пересечь железнодорожное полотно.
К этому времени жара разыгралась нешуточная. И еще стало душно. Воздух тяжкой своей массой навалился на жалкие дома, поэтому никто не хотел показывать носа на улицу: воздух давил, хотел расплющить все, что могло оказать ему сопротивление. А эти двое – парень и старая тетка вздумали куда-то пойти! Нет, с ними нужно расправиться прямо сейчас.
Вонь и запах раскаленного металла смешались в убойную смесь, благодаря жаре. Лаувейя закрыла нос рукой и задышала ртом, Икол не мог этого сделать, он ковылял, понимая, что не сможет идти быстрее… наконец, показалась эта брешь в стене – узкая и такая желанная, как никогда.
Очередной поезд только что отгремел; сейчас опасаться было нечего. Икол пролез первым, а потом помог Лаувейе протиснуться в брешь. Особых усилий ему не потребовалось. Женщина сильно похудела за последнее время. Перейдя железнодорожное полотно, они заковыляли к противоположной стене, чтобы найти выход в город. Дойдя до нее, мать и сын остановились на минуту, а потом после ряда усилий оказались по ту сторону железной дороги.
Да, там было все другое – все это когда-то Лаувейя без сожаления оставила, уйдя на свалку. Икол смотрел на все это иначе – совершенно другими глазами, потому что все, что нужно было ему сейчас могло произойти только здесь, а не за рельсами.
– Нам