– А Васька хвастался, что девять раз на нее слазил.
А тот ему: «А ты сколько?» – Ну, раза два.
Старший усмехнулся:
– А ты Ваське скажи, что тоже девять. Дурак ты, не в количестве дело, а в качестве. Васька – скоро-стрел, этим не гордятся.
Ну, а потом на меня снова тот первый, здоровенный кабан, забрался, и случилось со мной самое ужасное за эту ночь. Тело подвело. Сознанием я их ненавидела, отвратительны они мне были до рвоты, а тут под ним что-то такое темное во мне поднялось, то, что сильнее боли, сильнее отвращения к этим вонючим мужикам. Боль эта с наслаждением смешалась, и такая сила вдруг мое тело выгнула, что я эту тяжеленную тушу, словно мячик, подбросила над собою, и уже другой из меня крик вырвался, такой, которого ни с чем не спутать. И тут, сквозь мутное мое сознание, слышу, как воинство это героическое зашипело, сил в себе, видать, последних наскребло от новости такой.
– Братцы, да она кончила, – и вновь они вокруг меня сгрудились, и поняла я, что пришел мой смертный час. Но тут вошел в спальню командир ихний. Молодой, но сразу было видно, сильный мужчина. Усы кверху кончиками закрученные, форма на нем чистая, весь ремнями перетянутый, и в кубанке с красным верхом. Оглядел всех бешеным взглядом, сдернул с меня очередного голоштанника, с разворота лупанул его сапогом по заду и за шашку хвать. Вытащил ее даже до половины, а потом увидел, как по-волчьи злобно оскалились его бойцы, кинул шашку обратно в ножны и вдруг тихо стало. Тут он негромко, с хрипотцой, но так, что каждое слово раздельно звучало, выговорил им:
– Натешились, герои! Оставьте девку, пока живая, ей еще красного бойца на свет произвесть придется, нашим семенем напоенного, – и потом уж зычно, криком команду отдал: – По коням!
Тут же всех смело, а он подошел ко мне, положил руку на лоб и сочувственно так, с прицокиванием, напутствовал:
– Ты, девонька, зла на этих стервецов не держи, оголодали они от отсутствия вашего пола и озверели маленько в огне борьбы нашей святой революции. Останемся живы, – он тут замялся немного, – с помощью к тебе вернемся.
Запомнился он мне и лицом, и голосом, и когда через год в дверях появился военный в обмундировании командирском с иголочки, сразу его признала, он и забрал меня с собой, женился, четыре года жили семьей. По ночам не слезал с меня, и обязательно под утро разбудит, захлестнет мои ножки у себя на шее и бормочет в запале:
– Мало тебе меня одного, все взвод мой вспоминаешь, сука!
А после ну целовать-миловать, прощения просить. Подарками заваливал, любую прихоть исполнял. Он к тому времени высоким чином в армии стал, да погиб в двадцать девятом, в ноябре, с китайцами бои были на речке Аргунь у города, запомнилось мне китайское его название, Чжалайнор.
Курт не помнил, как очутился рядом с ней. Хотел поцеловать закинутую за голову руку, но вместо этого уткнулся губами в белую шею, то ли целуя,