Она уже начинала становиться для него священною, символом иного, идеального мира, мира, который ему предстояло открыть и обрести. Однажды, совершив великие дела и прославившись, он вступит в этот мир и положит голубую розу к ногам доньи Аны, которая будет сидеть и ждать его…
Комнату инфанта освещало полсотни свечей, воздух был пропитан ароматом душистых трав.
Три доктора окружили кровать принца, а два раба держали поднос с бинтами для перевязки, стаканами и пузырьками.
Карлос лежал распростертый под балдахином из пурпурного дамаста, все еще одетый в роскошный алый с серебристым отливом наряд, его пышный воротник был расстегнут и обрамлял голову, покоящуюся на подушке, полукругом батиста и кружева.
Он лежал с полузакрытыми глазами и приоткрытым ртом, из раны над его правым виском сочилась кровь.
Никогда прежде он не казался Хуану столь уродливым, каким показался в этот момент, никогда его сутулость на одно плечо не была столь заметна и никогда не было столь очевидно, насколько его правая нога длиннее левой.
Его лицо с мелкими чертами было изборожденным морщинами, как у старика, изможденным и мертвенно-бледным, однако в надменном взоре горели ярость и гордыня.
Увидев Хуана, он издал короткий вскрик.
– Подойди! – закричал он. – Почему ты бросил меня сегодня? Я поранился, я болен!
Хуан быстро подошел к нему; он дрожал от ужаса при мысли, что Карлос произнесет имя доньи Аны. Ему показались, что врачи покосились на него с любопытством, освобождая место около огромной, осененной балдахином кровати.
– О, Господи! – пробормотал он, перекрестив сначала сердце, а затем губы.
Карлос нетерпеливым жестом пригласил его присесть, и он опустился в кресло черного дерева, расписанное ало-зелеными цветочными гирляндами и инкрустированное перламутром, которое стояло справа от изголовья.
Бедный инфант сжал руку Хуана и закрыл глаза.
– Теперь я смогу уснуть, – сказал он.
Один из врачей шепнул Хуану, что рана не опасна, и отошел вглубь комнаты. Остальные последовали за ним.
Хуан сидел, не шевелясь. Его влажный плащ лежал на подлокотнике. Он был благодарен, что Карлос позабыл о донье Ане, но ему претило находиться в этой роскошной душной комнате, он ненавидел даже самого несчастного юношу, чьи тощие пальцы, вцепившись, держали его руку.
Он повернул свою красивую голову и окинул долгим взглядом уродливое создание, которому предстояло унаследовать Старый Свет и Новый, унаследовать Испанию, Нидерланды, Сицилию и половину Италии, унаследовать Индии и Америки, а возможно, и Англию, если бы король сумел воплотить в жизнь план женить своего болезненного сына на Марии, вдове французского короля Франциска и по праву рождения королеве далекой Шотландии.
Хуан с силой сжал пальцы свободной руки в кулак так, что ногти впились в ладонь. Он желал оказаться на улице, под светом луны, или в темноте собственной спальни и думать о донье Ане, о том,