Охваченный этой внезапной мыслью, он освободил свою руку от руки своей провожатой и ступил в темный холл.
– Почему твоя госпожа принимает меня? – спросил он. – Не дитя ли она прихотей и капризов?
Женщина повернула фонарь, так что свет упал на его лицо.
– Иисусе! – вскричала она гневно. – Неужели моя благородная госпожа снизошла до кабальеро, который задает такой вопрос? Вам следует войти со смирением, поскольку моя госпожа удостаивает вас чести, к которой тщетно стремился каждый рыцарь в Алькале.
– О! – ответил Хуан. – Она несравненна, веди меня к ней.
Она качнула фонарем по стенам, затем отодвинула в сторону тяжелую парчовую портьеру и ступила в комнату, которая была ярко озарена янтарным светом.
– Госпожа, – сказала она, – кабальеро здесь.
Она задула фонарь и сняла свою накидку.
Стены комнаты были белыми, открытые окна выходили на балкон, по которому хлестал дождь. Вдоль одной из стен стояли черный шкаф с полками и черный стол, около другой – два черных стула и молитвенная скамейка. Пол был выложен красной и золотой плиткой с фантастическими узорами. Угол занимали прялка и корзина пряжи.
Рядом с внутренней дверью, скрытой тускло-желтой занавесью, стоял сундук с откинутой крышкой, из которого свисали шелковые и шерстяные ткани и ковры, окрашенные в яркие цвета.
На длинном ложе с цветочным узором, инкрустированном перламутром, склонив голову на алые подушки, возлежала донья Ана.
Ее пышные юбки из тонкого белого шелка с золотой вышивкой по кромке укрывали почти все ложе и касались красно-желтого пола.
На ней был зеленый шелковый жакет, поверх которого ниспадала складками большая кисейная шаль, в ее темных волосах поблескивал высокий металлический гребень, инкрустированный золотом и кораллами, а на шее была нитка коралловых бусин. Она была очень красива.
Как только Хуан вошел, она села и, сцепив руки, сложила их на коленях. Он снял свою черную шляпу.
– Сеньора, – сказал он, – я целую ваши руки.
Она встала; служанка подошла к окну и задернула занавески.
– Кто вы? – надменно спросила донья Ана.
Она была очень красива.
Молния ударила, вызвав дрожь в недрах темного дома, и в душе Хуана также внезапно возникло новое горячее желание чем-то быть, что-то делать, достигнуть чего-то такого, что позволило бы ему дать ответ на вопрос этого гордого создания.
Его смуглая чистая кожа вспыхнула от унижения, он отбросил назад свой серо-коричневый плащ и опустился на одно колено.
На тускло-голубой парче его дублета, полускрытая кружевными краями пышных белых брыжей, поблескивала