– Канибадам, Канибадам… – выстукивали колеса. Странно все-таки устроен человек: в жару мечтает о шорохе желтых листьев и осенней прохладе, зимой ждет весеннего тепла, весной – лета. И так всю жизнь… Сейчас бы в горячую баньку! Трясущимися руками разминаю сигарету, прикуриваю и держу спичку до тех пор, пока не обжигает пальцы.
Дед Пичка ворочается, встает:
– Задубел?
– Н-ничего, – отвечаю, не попадая зуб на зуб.
– Иди, погрейся. Ложусь, укрываюсь фуфайкой. Поддувает со всех сторон. Сон не приходит, а точно пелена застилает глаза. Голову туманят обрывки каких-то мыслей, «канибадам, канибадам…» – стучат молоточки…
Когда открываю глаза, вижу темный проем пещеры и скрюченную фигуру приятеля. Прошел еще один день вынужденного сидения. Медленно, стараясь продлить удовольствие и растянуть время, ужинаем. Дома нас потеряли. Ночь. По-прежнему гудит буран и сотрясает горы. Становится еще холоднее. Мы даже не рискуем по очереди использовать обе фуфайки, так как второй, раздетый, неминуемо замерзнет. Сидим, прижавшись друг к другу спинами, укутав рюкзаками колени и намотав портянки на руки. Утро не приносит успокоения.
– …Точка! Нужно выбираться, пока не поздно!
– И то! Силов больше нету терпеть! Дед Пичка радуется:
Ты, Димыч, не волнуйся! Для нас эти горушки, все равно что пустяк! На пузе переползем!
Охотничьими ножами кромсаем рюкзаки, свиваем из полосок веревку. Снимаем ружейные и даже поясные ремни.
– Штаны бы не потерять…
– Не потеряем!
Вскрываем банку кильки в томате, делим поровну оставшийся хлеб, торопливо завтракаем.
Светлеет. И вдруг точно тяжелые занавеси раздернули на окнах – все озарилось ослепительным, холодным светом. Выскакиваем наружу. Сквозь низкое облако, вершину которого, кажется, можно достать руками, сияет солнце. Облако истаивает редкими пушистыми снежинками. Сквозь их радужное мерцание угадывается противоположный склон и за ним продолжение мира. Забормотали улары, свистнула альпийская галка. Вершина облака истаяла, и брызнуло солнце. Небо темно-синее. Если в него добавить немного чернил, то замерцают звезды. На темном фоне сахарятся пики. Ущелья заполняет голубизна теней, антрацитовой чернотой сверкают скалы. Мерцающая черно-белая цепь тянется с запада на восток до самого горизонта и уходит дальше. На целом свете только горы, мы, солнце и небо. Больше ничего не существует. Все остальное закрывает океан облаков. Он плещется у ног, захлестывает по пояс, накрывает с головой. Его волны лижут скалы. В мутной глубине видятся сумеречные тени, уходящие в бесконечность пропасти.
– Пора.
Затягиваем потуже патронташи, обвязываемся веревкой. Дед Пичка дает последние указания:
– Ежли сорвусь, ты не сумневайся – режь веревку. Лучше одному, чем обоим… А сам потом иди спокойненько, споко-о-ойненько…
– Ладно, – смеюсь я, – обрежу…
И мы идем.