Будто я сам произношу эти слова. Но она ещё добавила, ярится:
– Из-за проклятых лгуний те, кто пострадал, могут не быть услышаны! Люди перестают верить, когда сотня женщин солжёт о таком, кто поверит той единственной, что скажет правду? Скажи, а таких, за которые казнят, таких преступлений стало больше или меньше?
– Я не знаю. Разберись, на это тебе моё царское поручение.
Мы говорим и о ледниках, ещё приблизившихся к городам в это жаркое лето, хотя, кажется, должны были отступить.
– Как ты думаешь, чем это может грозить нам?
– Когда вы с Белогором были в Лабиринте, землю трясло все дни, что вы там находились, мы все привыкли даже и не пугались. Но тогда ни Солнечный холм не подумал треснуть, а ведь он значительно нависает над океаном, я видел, мы скакали там, как раз под ним, весь он может съехать в воду, отколовшись от береговой полосы. Ни ледники тогда не тронулись с мест. Но за те шесть лет, что я живу здесь, в Солнцеграде, этот ледник, что у озера подполз к самой воде.
Авилла посмотрела на меня:
– Белогор считает, что ледник сойдёт в воду и вода, выйдя из берегов, погубит город.
– Когда это будет?
– Этого он не знает. Сказал в любой день…
– Белогор провидит всё?
– Нет, он видит природу, погоду, катастрофы, но не людские судьбы, не войны или грядущие смерти. Это…
Я усмехнулся:
– Он же далегляд.
– Не в отношении судеб, то есть, если проведёт обряд, войдёт в соприкосновение, то… Ну что ты хихикаешь?! – чуть-чуть смутилась она. – У каждого свой дар…
– Ну, Белогор, как я понял, вообще человек редкий, – сказал я.
Авилла улыбнулась спокойно, взмахнув длинными ресницами, она не мне сейчас улыбается, интересно, себе или ему?
– Мне трудно судить. Для меня он – Бел, которого я знаю всю мою жизнь. Не Великий, не далегляд… он тот, кто носил меня на плечах, отряхивал мне платье и дул на разбитые коленки, когда я падала, катал на санках, строил со мной плотины на ручьях и делал для меня кораблики из кусочков сосновой коры. Даже косы заплетал, бывало, как растреплешься… Так что… как я могу к нему относиться, если я помню каким он был, когда ему было пятнадцать? До этого не помню, правда…
Я долго думал, прежде чем спросил:
– А… эти годы… пока… ну… Ты вспоминала его? Он ведь был твой жених…
Мы в этот день шли по лесу, где листочки уже нападали на жухнущую траву, пахло сырой прохладой, пропитавшей всё, потому что моросящий дождик не прекращался уже дней восемь и сейчас не идёт вовсю, но висит в воздухе, распушая и завивая нам волосы.
Авилла смутилась моим вопросом. Опустила глаза, хмурясь:
– Стыдно было… Чудовищно стыдно даже думать о нём. Ведь получалось, что я… я изменила ему. Тайно. Грязно. Не лучше, чем Дамагой… Понимаешь? – она посмотрела