– Я не буду! – взвизгнула женщина
– Почему? – президент искренне удивился – Вы вместе с моим предшественником создали конвейер по переработке детей в социологическую продукцию, эти аплодисменты благодарность вам, за работу.
У журналистки в глазном яблоке лопнул сосуд, но в следствии бесконечных пластических операций она не почувствовала боль. На её фальшивых щеках и гуттаперчевых губах играл подкрашенных румянец.
– Вы съели собственных детей – резко сказал президент – Вы были примером для подражания. Многие россиянки последовали за вами и потеряли человеческий облик.
– Вы лжете – пафосно воскликнула фальшивая женщина – Мой сын, Фёдор, он работает…
– В министерстве образования – прервал её президент – Это народ дал ему работу, от Вас Фёдор Леонович мечтал получить совсем другое.
– Он получил всё о чём мечтал!
– Он мечтал о братьях и сестрах.
Женщина растерялась её лицо словно первым заморозком дернулось сеточкой предвестников морщин
– Он мечтал о братишках, а вы делали аборты – президент говорил обворожительно словно актёр – сколько абортов вы сделали?
Женщина молчала. Её настоящие морщины пробились сквозь пластмассу, и пронзили щеки и уголки губ, она физически не могла говорить.
– Вы по примеру собственной матери, как и она делали аборты – президент потерял интерес к своей собеседнице и смотрел прямо в камеру – В вашей семье все женщины делали аборт. Если вам вдруг стало грустно, и вам нужно сделать вид что ничего ужасного не произошло, и вы ничего не понимаете, тихонько кивните в экран, я вам помогу, подскажу что делать.
Журналист кивнула.
– Лицемерия и ханжество – прошептал президент – лицемерие и ханжество. Дети это святое.
Журналист, пресс-секретарь бывшего президента, мать замминистра образования, захлопала в ладоши и что есть мочи, вытянув губы трубочкой протяжно заверещала:
– Му-у! Му-у!
Президент снял пиджак и остался в украшенной мезенскими узорами жилетке. В руках у него блеснула рапира. Ей он уколол меня в колено, и я очнулся.
На самом деле никто, никого не колол рапирой. Это я во сне неловко пошевелил затёкшей ногой и меня разбудил нитчатый мышечный спазм. Мне понадобилось время чтобы сориентироваться во времени и пространстве.
Электричка, стуча колёсами неслась сквозь тёмное, студёное пространство. За окном пролетели залитые светом новые Кресты. Самая большая в Европе тюрьма. Парень с наушниками исчез, исчезла какофония звуков, испарились контролёры билетов только дрожание стёкол будоражили полупустой вагон. Глотнув спирта я жалостливо с чувством вины прошептал:
– Лучше вы меня заразите СПИДом, лучше я сам кончу самоубийством, лучше я сам буду стадом и буду