– Наверное, ты была отличницей.
– Конечно. Родители же учителя…
– Ты умная, ты всё знаешь. А вот когда мы шли с тобой сюда, ты уже знала, что у нас всё так
получится?
– Да что ты… Я думала, ты просто отдохнёшь. А когда ты стал меня ласкать, у меня
закружилась голова. Я даже не помню, как всё и вышло…
Ну, хорошо, хорошо, потрепись немножко. Позвать и даже не подумать… Надо уж совсем
наивной быть… А ты ведь далеко, далеко не такая.
– А сколько у тебя было мужчин?
113
Ещё полчаса назад Нина совершенно искренне обиделась бы на этот вопрос, но теперь ей
кажется, что он (как тоже её мужчина) уже имеет право кое-что знать. Почти невинно вздохнув, она
начинает рассказывать гнусавым, плоским голоском. Мужчин у неё было… Ой, да каких там
мужчин! Конечно, всего один. (Как хорошо, что невинность лишь одна. Будь их несколько, то
объяснения были бы труднее.) Этого мужчину звали Леонид. Нина решает, что для доказательства
единственности мужчины следует назвать его по имени. А остальные пусть останутся
безымянными и словно несуществующими. Леонид у неё появился тогда, когда она наивной
девчонкой приехала из района и поступила в институт. А тот был уже старшекурсником. Нина как
будто даже присела перед его ростом, изысканностью, а главное – перед тем фактом, что он
учился на художника. Женщины западают на разных мужчин: кто на военных, кто на врачей, кто на
лётчиков или милиционеров, кто-то даже на заключённых, а кто – на художников. И это в чём-то
характеризует самих женщин. Её художник постоянно куда-то исчезал, а, появившись, уводил Нину
в свою комнату, откуда тут же, при ней, на час-полтора выпроваживал своих товарищей.
Единственное, что сразу не понравилось Нине, воспитанной сельскими учителями, так это
страстная мечта Леонида разбогатеть. Как это поошло! Подобное нравственное извращение
испугало её больше, чем мгновенная и лёгкая потеря своей целомудренности, которая в отрыве от
родителей – строгих надзирателей – не показалась ей какой-то значительной ценностью. В общем-
то, Нина, конечно, не против того, чтобы жить хорошо и всё иметь, но если бы всё это было как-то
без специальных меркантильных усилий… Многое ей, конечно, очень льстило. Леонид часто
рисовал её фигурку в альбоме, иногда специально наряжая в такое, что и ей и голой было менее
стыдно. Но как было согласиться с тем, что в будущем ей, по планам Леонида, предстояло сидеть
дома, растить детей и встречать гостей? Понятно, что в глазах других, а в первую очередь в глазах
родителей, она тогда совершенно опустилась бы, как «буржуйка». Родители готовили её для каких-
то великих дел, а не для того, чтобы стать лишь домохозяйкой, красивой игрушкой, предметом
престижа мужа, пусть даже и художника…
Заснув,