встречей двух людей, оказавшихся одновременно на перепутье. В ответ на признания Романа её
тоже тянет на искренность, но чувство осторожности удерживает – лучше уж ей на всякий случай
просидеть сегодня допоздна в библиотеке…
Ночь в душном, насыщенном человеческом тепле вокзала среди подремывающих людей не
кажется длинной. Они проводят её в разговорах шепотком, успевают и немного забыться,
приникнув друг к другу головами, что теперь уже и впрямь кажется естественным. Роман,
постепенно отходя от потрясения, старается поменьше говорить о своём, чтобы не выглядеть
нытиком и не разрушать некое подобие их взаимного притяжения.
Первый день какой-то новой эпохи (после «Эпохи Голубики»), ещё не имеющей точного
названия, к сожалению, – воскресенье. Рабочий, занятый событиями день, вероятно, позволил бы
мягче войти в очередной жизненный этап, хотя, с другой стороны, какая тут работа, если веки
залипают, как магнитные. Так что, стоит всё-таки покинуть на время свою ночную знакомую, чтобы
отоспаться в общаге. Однако Нина подсказывает другой путь. Зачем идти в какое-то «чужое»
общежитие, где наверняка уже многое изменилось, если есть «своё»? Днём вахта не столь
бдительна, а в общежитии пусто: студентов увезли в колхоз на картошку. Это её освободили из-за
простуды, которая, впрочем, уже прошла.
Роман представляет пустое общежитие, тихую комнату, постель… Всё понятно: перспективу
Нина определяет сама. Лишь теперь он с запозданием отмечает то особое внимание, с каким его
новая знакомая всё время смотрит на него. А ведь он, кажется, нравится ей… Нравится, даже
ничего не сделав для того, чтобы нравиться, потому что ему просто не до того.
Прежде чем ехать в общежитие, они заходят в буфет взбодриться кофе. И уже тут, открывая
перед ней стеклянную дверь, Роман ловит себя на невольном втягивании в ухаживание, в
незаметном подталкивании набегающих событий. «Уж не накручиваю ли я что-то себе про неё? –
думает он. – Есть же такие сочувствующие романтические барышни, к которым на самом-то деле и
пальцем не прикоснись: мол, мы друзья, и только».
В общежитии на вахте никого: плотная вахтёрша, заслонив спиной дверь, дует чай в небольшой
комнатушке. Они проскальзывают на лестницу, а потом – и в комнату на третьем этаже. Роман
раздевается, смутив этим стыдливо отвернувшуюся хозяйку комнаты, ложится на её кровать. Сама
Нина, немного поколебавшись и запретив смотреть в её сторону, скидывает платье, кладёт на
тумбочку очки и укладывается на постель подруги у окна. Уже лёжа, Роман ещё раз осматривается:
кровати в этом современном общежитии пединститута старые, с блестящими никелированными
спинками, на стенах ещё довольно свежие голубоватые обои. «Странная смена обстановки», –
приходит в голову нечто ироничное, но уже совершенно