сам-то хоть живёт? Может быть, снова как-нибудь его разыграть? Ну да видно будет по ходу
пьесы… Хотя, хотя… Ведь радость-то от рождения сына совсем не такая, какой могла бы быть,
какой должна бы быть…
Серёга сам открывает дверь. Точнее, даже не открывает: кажется, это дверь вытягивает его
наружу, так что он едва удерживается за колоду, повиснув на растянутых руках. Можно сказать, что
он уже никакой. На нём лишь майка и спортивное трико с обвисшими коленями – ну, прям копия
дяди Володи: пупсик номер два. Но сегодня его вид даже умиляет: надо ж им так подгадать друг
под друга! На кухонном столе только что начатая бутылка вина, но рядом с ножкой стола есть и
одна уже пустая.
– Ты что, один? – спрашивает Роман.
– Один! – отважно отзывается сияющий Серёга. – Элина на курорте.
– А что с ней?
– Лечится… По женской части. – Серёга говорит, выставляя на стол вторую кружку. – Садись
давай. Замучилась уже лечиться. Хочет ребёнка, а оно никак…
И приподнятого настроения как не бывало. Ситуация почти такая же, как тогда в общежитии:
есть что сказать, а не скажешь. Но ведь и не утаишь. Тьфу ты! Не надо было тянуть. Лучше бы
сразу с порога.
– Ну ладно, – воодушевленный встречей, говорит Серёга, поднимая фарфоровую кружку, –
давай-ка, выпьем за то, чтобы она вернулась здоровенькой! И чтобы ребёнка мы всё-таки родили!
Они молча, почти сосредоточенно и, как им кажется, со смыслом выпивают.
– А что, Серёга, сыграй на баяне, – просит Роман, решив повременить с новостью так, чтобы
отдалить её от сообщения об Элине.
Серёге хочется показать что-то виртуозное, но ватные пальцы уже не разогнать, бегать по
кнопкам они не хотят. Разозлившись, Серёга давит кнопки сразу всеми пальцами, громко
многоголосо гасит меха и аккуратно ставит баян на шифоньер, словно оберегая его от себя
пьяного. Но короткий момент живой музыки всё же успевает ёкнуть в душе. Ай да Серёга! Ну и
талантище! Что может ждать его впереди!? Вино бы вот только не помешало… Глушит уже вторую
бутылку, причём начав в одиночку…
– Ты часто так? – спрашивает Роман, кивнув на стакан.
– Да ладно, чего ты! – отмахивается тот, слыша в его голосе укор. – Скучно, знаешь. К тебе бы
съездил, да у нас с тобой какие-то отношения чудныое. То ли есть друг, то ли нет. С тобой можно
вообще начистоту поговорить?
– Конечно…
– Ну, скажи тогда, почему ты меня сторонишься? Потому, что у меня жена еврейка, да?
– Ой, да при чём здесь это? Не городи ерунду. Нормально отношусь я к евреям. Помню, Иван
Степанович отзывался о них как о самой несчастной нации.
– Почему несчастной-то?
– Так они всюду лезут и им всюду достаётся. У меня другое. Тут, видишь, какое дело… Ведь я же
очень, очень виноват перед тобой…
– Да