Между тем, со стороны дебаркадера торжественно подвигалась к нам какая-то колонна. Предводитель ее подошел ко мне. Это был высокий плотный мужчина, уже пожилой; его густые волосы и темная каштановая борода искрились сединою. Огромный орлиный нос и бронзовый цвет лица гармонировали со всей его фигурой, и составляли очень красивую, хотя неправильную и грубую физиономию. Он начал очень мудрую и длинную речь, начинавшуюся словами: «Illustrissimo signor ufficiale»[85]. По произношению, в нем легко было узнать горного жителя; он оказался абруццем[86]. Из речи его явствовало, что он подрядчик, ведущий в Неаполе постройки по части путей сообщения, и содержит огромное число рабочих. Утром того же дня, случившись в Санта-Марии, он узнал о нашем затруднительном положении; сообразив при этом как он выражался, всюду известную неспособность санмаритан (жителей Санта-Марии) к земляным работам, он с первым поездом отправился в Неаполь, выбрал из числа своих рабочих десятка четыре добрых абруццев, «хороших патриотов», широкоплечих парней, и теперь они в моем распоряжении. «Вы сделаете ваши ученые соображения, укажете нам где и что нужно делать, а в том, что ваши распоряжения исполнятся со всей точностью и быстротою, порукой вам я, Доменико Флокко Абруццез».
Сколько однако ни предавался я ученым соображениям, никак не мог придумать ничего лучше, как провести длинную траншею от амфитеатра вплоть до арки, и под нею устроить батарею, а ряды домов и заборы, идущие вплоть до железной дороги, где инженеры бельгийцы ставили другую батарею, ретраншировать[87]. Таким образом мы бы представляли врагу в самом центре довольно сильную позицию. Небольшой домик «Cascina della Paglia»[88], шагах в двухстах от арки, обстреливал дорогу и служил нам передовым пунктом. Наконец, за нами были городские постройки, которыми можно было воспользоваться, если бы нас выбили из первой позиции. План этот я сообщил Мильбицу, и он его одобрил. Тем не менее выполнение его было весьма затруднительно при наших ограниченных средствах. Я велел рубить деревья, которыми была усеяна местность. Молодые гибкие ветви шли на фашины, а стволы с сучками валились по шнуру и давали скелет парапета. Едва спала невыносимая жара, рабочим принесли провизию. Я сибаритски расположился на плаще в тени, и принялся за свой тощий обед, состоявший из винограда с хлебом, запивая абсентом. Ко мне подошел Доменико Флокко; я предложил ему часть своей трапезы. «Как? Так это-то ваш обед? Нет постойте. Дон Карло!» – закричал он словно в рупор. Явился какой-то старикашка с засученными рукавами и что-то жуя. Он стал, как солдат, во фронт перед моим собеседником и правую руку поднял ко лбу; не знаю, закрывался ли он от солнца, или салютовал своего командира.