Форма зла. Илья Луданов

ветра, скромный луч через обидчивые облака. Небо, снова небо! Ветер-дружок – движение воздуха от перемены давления атмосферы – вспомнилось Якову из школы – такой еще недавней, но такой далекой. Вот уже три дня он дышал и не мог надышаться. Слышался в этом отзвук из школьного: «Ты хочешь знать, что делал я на воле?». Как они вырвали себя из затхлого подземелья, норы из железа и бетона, с минуты как он освободился от этих звериных рож, этих бычьих морд. Свобода. Как вольно! Всё ж человек рожден свободным. Когда-то это записали и создали нас. И не нужно глупых дополнений и уверток, абсолютных законов, где написано всё, что желаешь. Ты родился здесь, в природе, тебя так создали и все это для тебя.

      Они шли окраинными улочкам и пусть городок – вша паршивая, юродивое смешение битого асфальта и косых заборов – ничего, это мелочь. Это свобода. И никто не покусится, никто, Богом клянусь, пока жив, не отнимет. Вот за что стоит бороться, биться стоит. Одного уже побороли, Яков поборол, спас свою новую свободу.

      – Чё Дух скорчился, словно бабу голую зыришь? – дернулся к нему Иван.

      Ишь ты, молчком в ответку, только глазом сверкнул. Перебор зубоскалит лох этот, видать зубы лишние выросли. Духу хорошо, башкой в трубу улетел, мозги набекрень и всё трынь-трава. А Ваньку, каково? Сутки, считай, не жрамши. До города рукой подать, расчет был сразу раздобыть чё, а завяз раньше вышел, и все их уговоры с охранными псами полетели в тартарары. Батя выручил, как не раз уже. Крепкий батя у него, вытащил их. Четыре года – не, ну вы пораскиньте мозгами-то своими – четыре, нахрен, года! И благо батя под боком, а то первый год совсем худо Ивану выходило. Эх, как жрать охота. Они аж слабеть начали. И всего, всего попробовать нужно, чего лишен был так долго. И бабу, бабу срочно ему. Молоденькую, пухленькую, губастенькую. Хоть как Маринка его последняя. Во была! Жар-баба. Хорош был последний раз, ночью-то, после бухаловки у Серого. Как вспомнишь, аж скулы сводит. Темень – глаз коли, брошенная такая детская площадочка в кустах – ржавые качельки, лесенка в землицу вросла. Как он ее, как! Взвыла аж. Словно чуял, звериным чутьем своим, что загребут его поутру. И в дерьме этом, без бабы, четыре года… Вот наказанье-то истиное. Но ниче, ниче, Ванёк свое возьмет еще. Сколько на посылках шестерил, сколько на поклоны бегал. Нет теперь воров, нет блатарей, нет ментов над ним. Батя подмога ему. И он, Иван, возьмет свое. Никакая вша поперек не пикнет.

      – Глядь, Ванёк, магаз на углу зыришь? – сщурился Бугор.

      – Вижу, Бать. Чо, загребем шо ли? – заржал Иван.

      – Хорош тюльку гнать. Дела наши плевые. Ванёк, гони в магаз, гляди в оба, чурка, как охрана, кто на кассе. Воды купи для виду, – Бугор выудил из кармана мятый полтинник.

      Утек Ванька. Эх, не спокойно у Бугра в дыхалке. Не по норову всё это. Зря в город сунулись. Одни фраера. Но как тут? Эти лохи еще вчера взвыли с голодухи. Иван – сопля – за столько лет на зоне и крупицу уважухи не заработал.