– А почему Зима в вас не влюбилась? – спросил я. – Вы же мужчина, и вас она точно хорошо разглядела. Ведь вы не могли все это время избегать визуального контакта.
– Потому, что у нас не совпадают циклы, – пояснил Конструктор. Он отхлебнул воды и уставился в кружку с определенным удивлением, словно бы та его в чем-то обманула. – Я влюбляюсь только в женщин-механоидов, живу с ними, как механоиды живут, и чувствую этот мир так, как они чувствуют, или даже острее, а потом… – он выплеснул мое угощение прямо себе под ноги. – Любовь Зимы – не такая, она константна… Она, видимо, длится вместе с циклом мира от Войны Теней к Войне Теней…
– Почему вы так уверены, если эта Война только вторая? Цикл – это как минимум два повторения, – пробормотал я как-то по инерции.
На меня навалилась усталость. Сон, долгий и счастливый, должен был оградить меня от всякой новой информации, подлежащей анализу и необходимости делать судьбоносные для всего мира выводы. Сон без сновидений. Сон без Снов.
– Цикл – это как минимум два повторения, – согласился Конструктор, встал и достал из небольшого стенного бара бутылку. Время стерло этикетку, но коньяк я узнал и по цвету. – На самом деле считают только большие войны, но в действительности Войн Теней случилось три. Первая, – он налил себе, мне не предлагал, но я умелым движением подставил кружку, и Конструктор поделился, сделав это, видимо, скорее по привычке, поскольку потом не слишком приветливо на меня взглянул, – первая война теней, – повторил он, закрутив бутылку, – длилась очень недолго – я дал Всаднику Хаоса в морду. Да так, что он издох. И тогда-то как раз и случилась Заря Мира: появились механоиды, и пришла Зима. И Ювелир изменился – стал таким, каким ему следовало стать для вас, отродий Часовщика.
– Но ведь Зима раньше не предавала Господина ради другого, – промямлил я, даже не озаботившись вопросительной интонацией.
– Она… – пустился в оценочные воспоминания Конструктор, – не успела отвергнуть его и уйти, потому что ее убили раньше. Она ни разу не поцеловала того, другого, и даже не коснулась его, но за эту измену, даже платоническую, за мысленную страсть ее разорвали на части в прямом смысле слова. Это казалось неслыханным преступлением, святотатством…
– Ее, чужими руками, убил он? – я кивнул на труп.
– Нет. Он поздно узнал, он не успел спасти ее, – Конструктор отпил из кружки, одобрительно крякнул и продолжил: – Точнее… я думаю, что он поздно узнал. Точно никто не узнает. Могу сказать лишь, что он любит ее и всегда любил от инкарнации к инкарнации. Это настоящая вечная любовь, она благословляет этот мир, и ты тут…
– Песчинка на ветру?
– Хвост облезлый.
– Нормальный хвост.
С минутку