Легкая улыбка, до этого игравшая на губах Люса, исчезла, он перестал жевать и весь обратился в слух.
– Я гляжу, – продолжал Алаин, – он монетки подслеповатыми глазами пересчитывает. Долго считал. Хозяин харчевни уже терпение начал терять. Наконец, высыпал старик звонкую горсть на стол и что-то, видимо, заказал. Но, оказалось, этого ему хватило только на кусок хлеба. Сел он в уголочке и стал эту корочку жевать. Я не выдержал, взял свою тарелку со снедью – уж не помню, что там было – и поставил ее перед стариком. «Угощайтесь», – сказал и подсел к нему. Он взглянул на меня, и я удивился: никогда не видел таких глаз. Они были синие-синие, как море. Странно, но я до сих пор помню его взгляд. Так смотрят те, кто всё знает, те, кто всё видит. И вдруг он сказал: «Отблагодарить хочу я тебя, добрый человек. Возьми цветок сей да храни. – И вынул из кармана завядшую горечавку. – Там, где увидишь возле дома такой же, русалка твоя живет».
– Так и сказал? – выдохнул Люс.
– Дословно я, конечно, не помню, – ответил Алаин и выпустил кольца дыма. – Но когда услышал про русалку, я чуть со стула не упал. Откуда он про нее знал? Ведь я никому не рассказывал об этих снах. Я стал допытываться, что ему известно о ней, но старик лишь показал рукой на дверь и сказал: «Время уходит. Найди ее». И я пошел. Не знаю, почему, но пошел. Ноги будто сами понесли. Бродил по Падоко целую ночь, все клумбы, наверное, истоптал, – усмехнулся Алаин. – А под утро уснул на крыльце какого-то дома. Проснулся от того, что кто-то тормошил меня. Открываю глаза и вижу ее – светловолосую красавицу с глазами цвета ясного неба. А в руках у нее – корзинка, полная горечавки.
Алаин замолчал и устремил затуманенный взор куда-то вдаль, сквозь людей, стены и время, туда, где девушка с корзинкой синих цветов опасливо смотрит на рослого парня, разбуженного на крыльце ее родительского дома, а парень не может вымолвить ни слова, потому что растворился в лучистых глазах девушки.
– Выходит, мама – русалка? – пошутил Люс.
Но Алаин лишь печально проговорил:
– Если бы она была русалкой, то не утонула бы. – На лбу его вновь образовались хмурые складки.
Люс до боли сжал кулаки. Ему захотелось вдруг накричать на отца, сказать ему, что он не прав, что мама жива, что с ней все хорошо. Но как это ему доказать?! В Падоко они вернутся еще не скоро, и, кто знает, что произойдет с ними и с мамой за время их пребывания в Хегоальдеко. От осознания собственного бессилия Люс тихо завыл. Благо, что его не было слышно: на сцене сменились исполнители, и играла бойкая, задорная музыка. «Нужно успокоиться. Холст, краски, кисти – вот что мне сейчас необходимо».
– Мне нужно купить этюдник, пап, – нетвердым голосом произнес он. – Может, ты знаешь где-нибудь поблизости художественную лавку?
– Опять ты со своим рисованием, – вздохнул Алаин. Он опрокинул